Версия Барни
Шрифт:
НЕ ЕСТЬ
НЕ ПИТЬ
НЕ ВКЛЮЧАТЬ МУЗЫКУ
НЕ ВЫГУЛИВАТЬ СОБАК
Стиснув ладонь Мириам, я сказал:
— Подчас мне кажется, что духом этого города, его главной движущей силой является навязчивый страх, что кто-то где-то, не приведи господи, будет счастлив.
— Фу, как стыдно.
— А что такое?
— Вы цитируете Менкена [315] — он так говорил о пуританах. И не ссылаетесь.
— Да неужто?
315
* Генри Луис Менкен(1880–1956) — журналист, сатирик, язвительный критик американской жизни; оказал значительное влияние на литературу США первой половины XX в.
— Делаете вид, будто сами придумали. А ведь, кажется, обещали не врать мне.
— Да. Простите. С этой секунды больше — ни-ни.
— Я выросла во лжи и никогда больше не стану с ней мириться.
Тут Мириам внезапно посерьезнела и рассказала мне о своем отце, слесаре-лекальщике и организаторе профсоюза. Она его обожала — такой идеалист! — пока не выяснилось, что он маниакальный распутник. Зажимал фабричных девок в сортире. Выискивал их по барам и дансингам субботними вечерами. Мама была убита горем.
— Зачем ты его терпишь? — спросила ее Мириам.
— Так ведь что же делать-то? — ответила мать и склонилась, всхлипывая, над швейной машинкой.
Мать Мириам умирала трудно. Рак кишечника.
— Это он ее им наградил, — сказала Мириам.
— Ну уж… Не слишком ли?
— Нет, не слишком. И ни один мужчина такого со мной не сделает.
Не помню, где и что мы ели — кажется, где-то на Йонг-стрит, сидели в отдельной выгородке бок о бок, соприкасаясь бедрами.
— Никогда не видывала, чтобы на собственной свадьбе человек выглядел таким несчастным. И каждый раз, как гляну, вы смотрите на меня.
— А что, если бы я не сошел тогда с поезда?
— Если бы вы только знали, как я-тоэтого хотела!
— Да ну?
— А сегодня я все утро просидела в парикмахерской, а потом купила все эти обновки — специально для нашей встречи, — а вы ни разу даже не сказали, что вам нравится, как я выгляжу.
— Нет. Да. Нет, честно, выглядите вы потрясающе.
Было уже чуть ли не два часа ночи, когда мы добрались до здания на Эглинтон-авеню, где была ее квартира.
— А теперь, судя по всему, вы станете притворяться, будто не хотите зайти, — сказала она.
— Нет. Д-да. Мириам, не мучьте меня.
— Мне надо в семь вставать.
— А. Ну ладно. Наверное, в таком случае…
— Ах, да идем же, — сказала она и втащила меня за руку.
2
Теперь, когда все близится к концу, время начало тикать быстро, как счетчик такси. Скоро мне стукнет шестьдесят восемь, и Бетти, у которой такие вещи на контроле, наверняка захочет устроить по этому поводу в «Динксе» посиделки. Сентиментальная наша Бетти хочет, чтобы Зака, Хьюз-Макнафтона, меня и еще кое-кого из завсегдатаев посмертно кремировали, и тогда она поставит нас в урнах на стойку бара, лишь бы ей с нами не расставаться. Возможно, мне не следовало рассказывать ей о том, что сделала Флора Чернофски. После того как Норман на своем спортивном «мерседесе» врезался в опору линии электропередачи и разбился насмерть, она его кремировала и пепел разделила на части. Большую порцию поместила в специально сделанные песочные часы, а остальное пошло в таймер для варки яиц. «Так Норм всегда будет со мной», — сказала она.
Я не пойду на эти Беттины посиделки. Нечего тут праздновать. А кроме того, я стал теперь таким раздражительным старым мерзавцем, что уже и за себя не отвечаю. Вчера под вечер пошел в видеосалон возвращать фильм «Банковский сыщик», мою любимую ленту Филдса [316] , а там юный балбес с конским хвостиком, к тому времени вставивший себе еще и кольцо в нос, мне и говорит:
— Ах-ах! Что же вы обратно-то не перемотали? С вас еще три доллара за перемотку.
316
* Уильям Клод Филдс(1880–1946) — американский актер комического жанра и сценарист; многие ставят его в один ряд с Чарли Чаплином и Бастером Китоном.
— У вас есть шариковая ручка?
В недоумении он дает мне ручку, я сую ее в дырку и принимаюсь крутить бобину по часовой стрелке [Против часовой стрелки. — Прим. Майкла Панофски.], не обращая ни малейшего внимания на то, что за мной выстроилась очередь из пяти человек.
— Что вы делаете?
— Перематываю.
— Да вы же год так будете мотать!
— Сейчас всего только три, сынок, а эту кассету я должен был сдать к пяти.
— Дайте сюда, папаша, и можете забыть об этих трех баксах.
Позавтракал сегодня поздно, а потом включил радио, решив послушать Мириам для разнообразия в прямом эфире. Ура! Оказалось, она как раз начинает читать письмо, пришедшее якобы от радиослушателя из Калгари.
Дорогая миссис Гринберг!
Я старый чокнутый дурень, из тех, о ком рассказывают анекдоты, — человек, отдавший лучшие годы жизни любимой женщине, а она взяла да и сбежала с мужчиной помоложе. Надеюсь, Вы разберете мой почерк, который стал совсем никудышным с тех пор, как меня опять разбил микроинсульт. Как Вы, конечно, поняли, образования у меня почти что и нет. Куда мне до тех слушателей, чьи письма Вы обычно читаете вслух. Нынче я на пенсии, а был сборщиком мусора и вторсырья — ха! ха! ха! Но все равно я надеюсь, что мне хватит грамотности, чтобы попасть в эфир. Я все еще скучаю по жене и не убираю ее фотографию с тумбочки у кровати, что стоит в моей комнатке в Виннибаго. Сегодня у Мэрилу день рождения, и мне хотелось бы, чтобы Вы исполнили песенку, которая звучала в столовой гостиницы «Хайландер» в Калгари, куда я возил ее праздновать ее тридцатилетие в 1975 году.
Я от той песенки помню всего несколько слов, но они очень подходят к моему теперешнему состоянию, а вот ни названия, ни автора музыки не припомню. Там слова такие:
В лунном свете вздымаю я руки пустые, Трам-тарам тара-рам, дорогие черты…А музыку, как я припоминаю, играли в основном на рояле, причем написал ее какой-то знаменитый поляк. Постойте-ка. Про него же фильм когда-то показывали — с Корнелем Уайлдом, он еще болел туберкулезом, то есть тот пианист, а не Корнель. Я бы хотел, чтобы вы исполнили этот номер и посвятили его Мэрилу, на которую я не держу зла. Спасибо огромнейшее.
Искренне Ваш, УОЛЛИ ТЕМПЛ.
P. S. Мне и правда нравится классическая музыка, а уж до Вашей передачи я и вообще сам не свой. Одна из моих любимых пластинок, которую очень Вам рекомендую (может, поставите как-нибудь в другой раз), — это «Избранное» Моцарта.
Мириам сделала паузу, а потом и говорит:
— Это письмо пришло от того же шутника, что уже писал нам, представляясь то Дорин Уиллис, то еще каким-нибудь вымышленным именем.
Ч-черт!
— Я прочитала его письмо вслух только для того, чтобы этот радиослушатель знал, что он меня не одурачил. А за его труды пусть ему будет награда — я поставлю для него Шопена, Этюд 1–12, опус 10 в исполнении Луи Лорти. Запись сделана в Суффолке, Англия, в апреле 1988 года.
Наша семейная лесная почта — этот «там-там телеграф», а вернее сказать, игра в испорченный телефон — в последнее время шла с истерическим перенапрягом, так что и до меня донеслись кое-какие обрывочные сведения. Например, о том, как Майк звонил Савлу.