Версия Барни

Рихлер Мордехай

— Блэр повел их собирать землянику, — сообщила Мириам.

— Зачем же ты позволила ему куда-то уводить детей с наших глаз? Вдруг он педофил!

— Барни, ты зачем намекал Блэру, что я подумала, будто он голубой?

— Напротив. Я заверил его, что ты ничего такого не думала. Это он передергивает.

— Да ты, случаем, не ревнуешь?

— К этому липучему комуняшке? Конечно нет. Кроме того, я ведь верю тебе безоговорочно.

— Тогда я бы на твоем месте перестала к нему цепляться. Он гораздо умнее, чем ты думаешь, просто слишком вежлив, чтобы поставить тебя на место.

— У меня такое чувство, будто у меня враг в доме.

— Это потому, что он старается быть полезным?

— Слишком старается.

Блэр отравлял собой всю мою Ясную Поляну. Все десять акров берега. После сумасшедшей Клары, после всего

того дерьма, которого я нахлебался со Второй Мадам Панофски, а затем суда и позора, да при том, что я еще и телевизионный бизнес свой ненавидел всеми фибрами души, хоть он и приносил большие баксы, Мириам была мне как долгожданный выигрыш в лотерее жизни. Она была моим спасением. Особым призом самоотверженному игроку. Представьте, если сможете, что «Красные носки» из Бостона вдруг выиграли первенство мира или что Даниэле Стил за ее пошлейшие любовные романчики дали Нобелевскую премию, и вы получите кое-какое представление о том, что я почувствовал, когда Мириам, вопреки всему, согласилась выйти за меня замуж. Однако мое вознесение омрачалось страхом. Боги на Олимпе наверняка записали мой номер, чтобы обрушить на меня какую-нибудь адекватную кару:

«А, там у нас еще Панофски. Давай, как полетит рейсом "Эйр Канада", устроим крушение».

«Хммм, старо».

«Тогда, может быть, рак яичек? Чик-чик — и яйца долой».

Прежде я по нескольку лет кряду уклонялся от визита к Морти Гершковичу, а тут так и забегал к нему на осмотр, а то вдруг меня застигнет врасплох какая-нибудь патология легких! Стремясь умилостивить мстительного Иегову, я стал жертвовать крупные суммы на благотворительность и еле сдерживался, чтобы не подкидывать к сердитым небесам расходные ордера, едва над нашим домом бабахнет гром и засверкают молнии. Начал тайно поститься на Йом Кипур [321] . Ждал, что дети родятся глухонемыми, без рук, с синдромом Дауна, а когда этого не произошло, мои предчувствия стали еще мрачнее. Что-то для меня заготовлено точно — гадостное и страшное. Я это знал. К этому готовился. Втайне от Мириам я спрятал пять тысяч долларов наличными в запирающийся ящик стола. Этими деньгами предполагалось откупиться от обезумевших наркоманов-грабителей, которые могут вломиться в наш домик в любую ночь.

321

День искупления (иврит) — самый святой праздник (Судный день), завершает десять дней покаяния после еврейского Нового года.

Как только занятия в школе кончались, я перевозил Мириам с детьми в Лаврентийские горы, в наш коттедж на озере, и приезжал туда, во-первых, на выходные, а во-вторых, ночевал там со вторника на среду. Как бы поздно я ни выезжал из города вечером в пятницу или четверг, я знал, что все огни во дворе к моему приезду будут зажжены. Мириам с сонным Савлом на руках будет ждать на веранде, у ее ног будет возиться с конструктором «лего» Майк. И все бегом устремятся ко мне, едва я открою дверцу машины — Мириам, чтобы я ее обнял, а дети, чтобы повизжать, когда я буду подбрасывать их в воздух, делая вид, что еле-еле успеваю поймать.

Когда я ночевал на даче, утром Мириам имела возможность до завтрака прыгнуть в озеро и сплавать на другой берег залива. Я в это время сидел на балконе с детишками, попивал черный кофе, любуясь ее стильным кролем, а потом смотрел, как она плывет обратно ко мне , возвращаясь домой.Я встречал ее на берегу с полотенцем, насухо вытирал, задерживаясь на тех местах, куда допущен только Барни Панофски, эсквайр. А теперь появился этот Блэр, еще более тренированный пловец, и плавает с нею вместе. Оказавшись на дальнем берегу, он вскарабкивается на вершину высоченной, нависающей над озером скалы и ныряет с нее, причем не плюхается животом, `a la Панофски, а входит в воду почти без брызг.

В среду вечером меня срочно истребовал звонком Серж Лакруа, этот aficionado [322] , кинолюбитель-самоучка, которого я сделал режиссером одной из серий «Макайвера из Конной полиции Канады». В представлении Сержа искусство кино сводится к внезапным переходам камеры от голого по пояс главного героя, опускающегося на шкуру белого медведя со своей дамой сердца… к толстенному отбойному молотку — как он долбит бетон… или, упаси господи, к пистолету бензоколонки, извергающему тугую струю в бак автомашины. Я не мог смотреть отснятый им материал без хохота, но все равно его звонок означал, что я должен буду провести четверг в городе.

322

Любитель (исп.).

Когда я затеял этот правдивый рассказ о моей никчемно растраченной жизни, я дал зарок описывать даже и те вещи, вспоминать о которых мне до сих пор, спустя многие годы, все еще стыдно, так что получайте. В общем, решил я расставить сети для уловления моей вроде бы верной, но, может быть, заблудшей жены и ее неотразимого эсэсовца-воздыхателя. В среду вечером я объявил, что беру детей с собой в Монреаль, уверив засомневавшуюся Мириам, что они не только не будут мне обузой, но и получат массу удовольствия, околачиваясь возле меня на съемочной площадке. Затем, ранним утром в четверг, пока Мириам с этим Блэром Хоппером-Гауптманом (ведь явно родственник всех военных преступников сразу!) предавались утреннему купанию, я схватил с полки весьма чувствительные кухонные весы Мириам, взбежал наверх, из шкафчика в нашей ванной выудил ее тюбик вагинального крема, поставил на весы и записал его точный вес. По-прежнему разыгрывая из себя Джеймса Бонда, выдернул у себя из головы волосок и положил его на коробку с противозачаточными колпачками. Когда все, сидя за столом внизу, завтракали, я запел:

— Уж и не знаю, когда мне сегодня вечером удастся вернуться, но перед выездом из города я обещаю позвонить — вдруг вам что-нибудь понадобится…

Впавший в истерику Серж призвал меня, чтобы я разобрался в бюджетных хитросплетениях и успокоил разволновавшуюся труппу, но приехал я в таком дурном настроении, что только усугубил кризис. Нашему soi-disant [323] герою, исполнителю главной роли, не понравилось, как я перед всем актерским составом самым непростительным образом сделал ему выговор — дескать, перестаньте халтурить перед камерой или вас заменят. Затем бездарной шлюшке, которая изображала главную героиню, я сказал, что по сценарию, даже такому говенному, как наш, ей положено делать нечто большее, нежели просто трясти сиськами, и она убежала в слезах.

323

Так называемому (фр.).

Цепляясь ко всем по малейшему поводу, я непрестанно видел перед собой мокрых от пота Мириам и Блэра, экспериментирующих с позами, которые не снились даже авторам «Камасутры». Опять сплошное d'ej`a vu, — как сказал однажды Йоги Берра [324] . Впрочем, не совсем. Сцена та же, зато актеры новые. На сей раз, к счастью, револьвера у меня не было. Наконец, в шесть часов вечера я позвонил на дачу. Я насчитал четырнадцать гудков, пока Мириам, явно с неохотой стряхнувшая с себя посткоитальную дрему либо отвлекшаяся от упоительного позирования для очередной порнографической фотографии, подошла к телефону.

324

* Лоуренс Питер (Йоги) Берра(р. 1925) — знаменитый бейсболист, тренер и бейсбольный менеджер, известный, в частности, несуразными речениями, вроде «Опять сплошное d'ej`a vu», «Бейсбол — это девяносто процентов ума, остальные пятьдесят — умение», «Я не посмотрю, что тут смотреть не на что» и т. д.

— Нам еще час будет не вырваться, — сказал я.

— Что у тебя с голосом? Что случилось, дорогой?

— Буду не раньше полдевятого, — буркнул я и повесил трубку. Сразу же сгреб детей и, не мешкая, рванул на дачу. Если они затеют совместные игрища под душем, есть шанс, что я их застигну.

Животные!

Майк и Савл, чувствуя мое состояние, сообразили притвориться спящими и всю дорогу до озера тихарились.

— Маме надо сказать, что вы обалденно провели время, хорошо?