Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Будь доволен, что мы оставляем тебе жизнь, американец, — сказал Кевин О'Доннел. — Ну, запрыгивай, янки. Давайте его в грузовик, ребята. И на этот раз принеси с собой что-нибудь получше.
Трое охранников сели в грузовик сзади вместе с Джоном. Он запомнил имя только одного из них, Мюриса Кона, маленького человечка с лицом, которое казалось сплюснутым сверху и снизу; близко посаженные глаза его находились слишком близко к носу, нос — слишком близко ко рту, а подбородок почти касался нижней губы.
Хотя трое охранников заняли скамью только с одной стороны, они заставили Джона улечься на холодное дно кузова. Когда он пожаловался на холод. Кон грубо ткнул его тяжелым ботинком и сказал:
— Эй, ты слышал, что сказал Кевин! Ты жив, и это больше, чем ты заслуживаешь.
Для Джона само путешествие стало бесконечной холодной пыткой, которую он переносил, обещая себе, что он будет жить и, если в его историю поверят, постарается проникнуть туда, где ирландцы работают над разрешением проблемы чумы. И здесь он будет саботировать их усилия.
Сначала грузовик поднялся на пологий холм, при этом Джон скатился к заднему борту. Охранники опять подтащили его вперед, втиснув его у своих ног.
— Какой дорогой мы едем? — спросил один из них.
— Я слышал, как они говорили, что дорога через Белгули самая безопасная, — сказал Кон.
— Значит, они восстановили мост у пятой мили, — сказал спрашивавший. Некоторое время он молчал, затем снова спросил: — Надолго мы остановимся в Корке?
— Слушай, Гилли, — сказал Кон, — ты столько раз ездил по этой дороге и все еще задаешь такой вопрос!
— У меня такая жажда, что ее не сможет залить даже Ривер-Ли во время весеннего разлива, — сказал спрашивавший.
— Тебе придется подождать, пока мы не избавимся от этого дерьма, — сказал Кон и пнул Джона в плечо. — Мы зальемся в дымину на обратном пути. Или будет так, или сам объясняйся с Кевином, а я этого делать не собираюсь. Сам видишь, в каком он бешеном настроении.
Джон, чувствуя слабое тепло от ног своих охранников, подвинулся ближе, однако Кон, почувствовав это движение в темноте, насмехаясь, отпихнул его ногой:
— Держи свою вонючую… подальше от нас, американец. Мне придется теперь неделю отмываться, только чтобы смыть с ног твой запах.
Джон оказался прижатым к металлической подпорке от скамейки на своей стороне кузова. Острый край подпорки впивался ему в спину, но эта боль отличалась от холода. Он сосредоточился на этой новой боли, стараясь найти в ней облегчение. Темнота, холод, боль начали действовать на него. Он думал, что О'Нейл глубоко похоронен внутри него, смазан и спрятан навсегда. Однако нагота, тьма и холодное дно кузова — разве мог он когда-либо представить себе такое. Он чувствовал, что в нем вот-вот начнется внутренняя борьба. И он услышал первый сумасшедший звук этого внутреннего голоса, голоса Джона Роя О'Нейла, требующего своей мести.
— Ты получишь ее, — пробормотал он.
Звук его голоса был почти заглушен скрежещущим ревом грузовика, поднимающегося на холм. Но Кон его услышал и спросил:
— Ты что-то сказал, американец?
Так как Джон не ответил, Кон пнул его.
— Не слышу твоего ответа, прокляни твою грязную душу!
— Холодно, — сказал Джон.
— То-то, — сказал Кон. — Мы не хотим, чтобы ты вошел в наш мир со всеми удобствами.
Компаньоны Кона засмеялись.
— Так мы все появляемся в Ирландии, дружище, — сказал Кон. — Голые, как ощипанные цыплята, и готовые угодить в горшок. Посмотрим, как тебе понравится горшок, в который ты угодил сейчас, американский ублюдок.
Они замолчали, и Джон вернулся на арену своей внутренней борьбы. Он чувствовал присутствие О'Нейла. Это было, как луч света, исходящий из его головы. Никакого тепла в нем. Холодный… холодный… холодный, как металл, на котором лежало его тело.
Грузовик грохотал по деревянному мосту, и стук покрышек по брусьям барабанным боем отзывался в голове Джона. Он чувствовал, что О'Нейл пытается выйти наружу, и это привело его в ужас. О'Нейл не должен здесь появиться. О'Нейл будет кричать, и это доставит радость трем охранникам.
Свет!
Он почувствовал свет, проникающий через открытую заднюю стенку грузовика, и это помогло ему немного прийти в себя. Он осознал, что его глаза плотно закрыты, и медленно приоткрыл их. О'Нейл снова погрузился во тьму.
Огни находились по обеим сторонам грузовика — это была хорошо освещенная улица города. Он слышал крики людей, это были пьяные голоса. Раздался звук выстрела, затем — пронзительный смех. Он попытался сесть, но Кон столкнул его ногой назад на дно.
— Размалеваны, как шлюхи, — сказал один из охранников.
Джон был поражен. Неужели некоторые женщины выжили? Этот высокий пронзительный смех. Неужели чума проиграла?
— Если бы они были шлюхами, — сказал Кон. — Я был бы рад даже старухе Белле Коэн и Монто, если бы эти дорогуши поманили нас поднятыми юбками.
— Это все равно было бы лучше, — сказал другой охранник. — Мужчины с мужчинами! Это против Божьих заповедей, Мюрис!
— Это все, что они имеют, Гилли, — сказал Кон. — У них нет такой возможности заполучить в постель тепленькую женщину, как у нас.
— Что мне не нравится, так это хоронить их потом, — сказал другой охранник. — Почему убежища не могут защитить их, Мюрис?
— О, эта ужасная, заразная штука, эта чума. Жизнь коротка. Будем лучше веселы, как сказал один поэт.
— Я никогда не лягу с мужчиной! — сказал Гилли.
— Скажешь это, когда не будут больше приходить плавучие гробы, Гилли. — Кон протиснулся к заднему борту вдоль скамьи мимо Джона и выглянул из грузовика. — Какой стыд, что прекрасный город Корк дошел до такого. — Он вернулся к остальным.