Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Всерьез. Мы еще обнаружим потребность в устройстве браков через новые границы. Идея экзогамии не нова, Билл.
— Да, мы должны поддерживать разнообразие генетического фонда.
— Или пережить генетическую деградацию.
Бекетт опустил руки и осмотрел приборы. Он провел коррекцию курса. Немного погодя Бекетт заявил:
— Нам нужно не только средство от чумы. Нам нужна медицинская техника, чтобы справляться с общими проблемами.
— Медицинская? — спросил Хапп. — Только ли медицинская?
— Я понимаю, что вы имеете в виду, Джо. У медицины всегда были свои политические барьеры, но это…
— Мы думаем, по всему миру следует стратегически разместить центры. Компактные линии связи, полный компьютерный взаимообмен, невзирая на политические границы, голосом и видео, никакой цензуры. Ученым следует объединить усилия, не обращая внимания на национальность друг друга.
— Мечтаете, Джо.
— Наверное.
— Наши семьи — залог нашего хорошего поведения, черт побери!
— А весь остальной наш мир — залог своего хорошего поведения.
— А что, если какое-нибудь исследовательское учреждение в Советском Союзе решит эту задачу раньше, чем мы?
— Разница невелика, пока многие из нас знают решение.
— Христос! Вы говорите о конспиративном союзе ученых!
— Точно. И любой исследователь, продумавший этот вопрос до конца, придет к такому же выводу.
— Вы действительно так думаете, почему?
— Потому что в этом огромная власть… а все остальное есть хаос.
— Сергей с этим согласен?
— У Сергея тонкое понимание личной власти. И у него друзья в стратегических пунктах Советского Союза.
— Он согласен плести заговор против своих боссов?
— Он предположил это называть промеж себя «Заговор Фосс — Годелинской».
— Хапп откашлялся. — Ваш друг Рокерман…
— Он в Вашингтоне, а я здесь.
— Но если представится возможность?
— Я подумаю об этом.
— Думайте долго и тщательно, Билл. Думайте обо всех тех полезных делах, что мы могли бы совершить с этим знанием. Подумайте о цене этого знания.
Бекетт пристально посмотрел на него.
— Вы меня удивляете, Джо.
— Я сам себя удивляю, но я думаю, что это логический ответ, чтобы дать нашим детям такой мир, который они захотят получить в наследство.
— А Франсуа, что он об этом говорит?
— Вас интересует его мнение?
— В таком деле — да.
— Между прочим, вы похожи. Вы и Франсуа. Оба консерваторы. Это то, что убедило Франсуа. Он желал бы сохранить определенные ценности нашего мира.
— Ну, политики провалили это дело, уверен на все сто.
— Франсуа сказал что-то подобное, но он не в восторге от политиков со времен де Голля.
— Еще один генерал, — буркнул Бекетт.
— Как Эйзенхауэр?
— Туше.
— Значит, вы об этом подумаете?
— Да.
— Хорошо. Где результаты вскрытия? Я видел их у вас, прежде чем мы покинули ДИЦ.
— Они в планшете прямо за моей спиной, — Бекетт указал локтем. Проделывая это, он взглянул назад, в самолет.
— Сергей и Франсуа спят, — сказал Бекетт.
Хапп выпрямился и расправил бумаги у себя на коленях.
— Лучшее из того, что они могли сделать, — продолжил Бекетт. Он вытащил карту и определил положение самолета по радиопеленгу.
— Где мы? — спросил Хапп. Он смотрел вниз, разглядывая сверкающий в солнечном свете облачный покров.
— Мы совсем скоро минуем Мэнсфилд в Огайо. Здесь мы должны направиться на север, чтобы оставить в стороне Питтсбург.
Хапп посмотрел на рапорт о результатах вскрытия, который лежал у него на коленях.
— Это правда, Билл, — спросил он, — что ты плакал, когда умерла Ариена?
— Это сказал Франсуа?
— Он сказал, что ты обругал его, и ты плакал, и он сказал, что у тебя это выглядело достойным восхищения. Уход друга не должен проходить незамеченным.
— Эта дама обладала железным характером, — пробормотал Бекетт.
Глава 22
Если я не постою за себя, то кто? А если я стою за себя один, то кто же я?
Халс Андерс Берген выключил все лампы в своем кабинете и подошел к окну, легко ориентируясь даже в темноте. Уличные огни Нью-Йорка, где-то далеко внизу, на площади перед зданием ООН, наполняли ночной туман слабым сиянием, светящимся серебристым движением, клубящимся и таинственным. И хотя он знал, что температура в кабинете не изменилась, он неожиданно почувствовал холод.
Уже больше часа он раз за разом прокручивал в памяти сегодняшнюю пресс-конференцию. У него не выходило из головы известное изречение Киссинджера: «Ошибочно полагать, что все, что говорится на пресс-конференциях, тщательно обдумано».
Но все его сотрудники соглашались с тем, что хоть что-нибудь должно быть сказано репортерам. Халс выбрал для этого общий брифинг, нечто, на что они впоследствии смогут ссылаться как на «высокое должностное лицо в Организации Объединенных Наций».
Слишком много неясного, покрытого мраком, было на мировой сцене. Слишком много секретности. Он решил слегка приподнять завесу.
У них был предварительный рапорт археологов, вызванных для просеивания пепла сгоревшего дома в Сиэтле. «Это решение было мастерским ходом», — подумал Халс. Археологи! Смелые люди. Они знали, что не смогут вернуться к своим семьям.
Туманная завеса за окном слегка поредела, и далеко внизу он заметил караул, движущийся к оконечности острова. Это, наверное, их военная охрана сменяет посты. Сейчас, когда заблокированы туннели и опущены мосты, Манхэттен считается довольно безопасной крепостью. В городе до сих пор были выгоревшие участки, и ночью на улицах двигались только служебные машины, но уже образовался какой-то новый порядок, который некоторые называли «безопасным». «Это кажущаяся безопасность», — думал Берген. Военный кордон образовал вокруг города ломаную линию, врезающуюся в штат Нью-Джерси от окрестности Ред Бенк и далее к западу до Браунд Брук, поворачивающую на север вдоль гор Вотчин Маунтинс к Паттерсону; затем, становясь все более изломанной, она извивалась вдоль границы штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси по низменности Байт Плейнс к Лонг-Айленд-Саунду, севернее Порт-Честера.