Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Андрей поднимался в гору, стараясь держаться узких полосок тени. Он вспотел, потому что воздух был неподвижен, и теперь жалел о том, что пил красное вино. Даже сумка с книжкой и полотенцем казалась тяжелой. В голове царила тупость, он старался думать о чем-нибудь возвышенном, но перед глазами были коленки Лидочки и обтянутая купальным костюмом грудь.
Раза три передохнув, Андрей все же забрался на гору, к дому отчима. Здесь было чуть прохладнее. Филька вышел к воротам, язык его свисал чуть ли не до земли. Филька вежливо помахал хвостом, выказывая таким образом радость, и тут же побрел в тень. Даже кур на дворе не было — попрятались. Листья винограда лениво повисли над дорожкой, только розы гордо тянули к солнцу свои разноцветные головы. Дом был тих и будто покинут.
Андрей вошел в коридор. Там было прохладно и после солнца полутемно. Андрей толкнул дверь к себе в комнату и метнул с порога сумку на кровать. Затем он включил душ и с наслаждением долго стоял под ним, пока не замерз — вода к дому поступала с гор, всегда холодная. Растеревшись полотенцем, Андрей почувствовал, что проголодался.
Он вышел в коридор и позвал Глашу.
— Я здесь, Андрюша, — откликнулась та откуда-то издалека.
Андрей заглянул на кухню. Посреди кухни был открыт люк в подпол, оттуда как раз поднималась Глаша. Она держала в руках большой глиняный горшок, затянутый марлей.
— Держи, — сказала она, протягивая горшок Андрею. — Я обещала тебе холодной окрошки.
— Глаша, ты прелесть, — сказал Андрей. — Ты самая прекрасная и заботливая женщина на свете.
Он поставил горшок на стол, Глаша тем временем вылезла из подпола и захлопнула крышку.
На столе стояла запотевшая бутылка вина, хлеб был уже нарезан.
— Я так и рассчитала, — сказала Глаша, — что наш юный джентльмен явится к трем часам. А как калитка хлопнула — я сразу в подпол.
Она засмеялась.
— Вино будешь пить?
— Я на пляже вино пил.
— Зря, — сказала Глаша. — Там жарко, и вино небось было согретое.
— Почти горячее.
Глаша налила ему окрошки в глубокую тарелку, положила ложку густой сметаны.
— Вино надо пить за обедом, охлажденное, не спеша. Это очень полезно для здоровья. А теплую бурду на пляже пьют только пьяницы и бродяги.
— Ну тогда налей бродяге, — сказал Андрей. — Только вместе с тобой. Я не умею пить вино один.
— Значит, ты не гурман, — сказала Глаша. — Сергей Серафимович пьет вино только самое лучшее и для вкуса. Он считает, что собутыльники только мешают.
Вино выпустило пузырьки, и они побежали вверх, некоторые, ленивые, приклеивались к стенкам бокала. Бокал сразу запотел.
— А где отчим?
— Рано ему еще возвращаться.
— Думаешь, не дождусь его?
— Наверное, не дождешься. Автобус отходит ровно в половине шестого. А тебе туда минут пятнадцать идти.
— Ты что же себе не наливаешь?
— Я не одета совсем, — сказала Глаша. — Неловко вино пить в таком затрапезном виде.
— Никакой не затрапезный, — сказал Андрей. — Ты очень красиво выглядишь.
— Хоть передник сниму, — сказала Глаша.
Она поднялась, взяла из буфета еще один бокал, потом сняла передник, бросила его на табурет у плиты.
Они чокнулись. Бокалы зазвенели празднично и тонко.
Вино было холодное, как родниковая вода.
— Вкусно, — сказала Глаша. — Правда, вкусно?
— Вкусно, — признал Андрей.
— Я вообще-то сладкое вино люблю, мадеру, но когда жарко — и такое хорошо.
Она вновь наполнила бокалы.
— Тебе скучно здесь, наверное, — сказал Андрей.
— Мне некогда скучать. Весь дом на мне, — сказала Глаша.
— Я никогда не знал, что ты на пианино играешь. Или это тоже фокус был?
— Играю, — сказала Глаша.
Сказала коротко, так что дальше спрашивать было неудобно.
— Ты ешь окрошку, — сказала она, — я сейчас рыбу разогрею.
Андрей ел окрошку, Глаша отошла к плите, разожгла ее и поставила сковородку. Рыба сразу начала скворчать, потянуло запахом подсолнечного масла.
Андрей хотел что-то сказать Глаше, — но, обернувшись, забыл об этом, потому что она стояла близко к нему и глаз его натолкнулся на линию бедер и крепкие лодыжки, видные из-под короткого платья.
— Друзей своих видал? — спросила Глаша, не оборачиваясь.
— Видал, — сказал Андрей. Взгляд его поднялся к ее плечам.
— Небось девушки красивые, да?
— Девушки? Да, девушки красивые.
«Что я делаю? Чего я хочу? Разве я влюблен в Лиду, если я так смотрю на Глашу? Наверное, я очень дурной, испорченный человек».
— Ты что? — Глаша обернулась, почувствовав, что Андрей встал и приблизился к ней.
— Ты красивая, — сказал Андрей хрипло.
— Ну полно тебе. — Глаша улыбнулась. — Опять за старое. Какой ты смешной, Андрюша. Погоди, сейчас рыба согреется, поешь и спать пойдешь. Поспать надо, хоть бы часок после обеда.
— Я не хочу больше есть.
Глаша как-то ловко повернулась, сняв притом сковородку с плиты, и дымящаяся сковородка оказалась между ней и Андрюшей. Андрею пришлось отступить.
Положив ему рыбы, Глаша уселась по ту сторону стола, налила еще по бокалу вина и сказала:
— За твое счастье. Чтобы все у тебя было хорошо и чтобы учился ты лучше всех. И чтобы красавицу встретил, добрую. Выпьем.
От чая Андрей отказался. Второй день подряд получался нервным, неловким, неладным. «Она все понимает и посмеивается над мальчишкой. Мое горе в том, что я непривлекателен для женщин и они сторонятся меня».
— Я пойду к себе, — сказал Андрей, забыв поблагодарить Глашу за обед.
Раздевшись, он улегся на кровать и накрылся простыней. Кисейная занавеска чуть колыхалась — поднялся ветерок. Шмель, залетевший в комнату, бился о кисею, искал выхода. Где сейчас Лидочка? Они, наверное, пошли обедать в ресторан на горе. Впрочем, нет, где Коле достать денег? Интересно, а если бы у меня были деньги, дал ли бы я их ему? Наверное, пришлось бы дать.
Вошла Глаша. Она несла стакан с компотом.
Поставила на столик. В другой руке у нее был длинный конверт.