Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Отведем в экипаж, — сказал уверенно кондуктор. — Пускай все будет по закону. Обыщут, если немец или шпион — в расход.
Хоть эти слова тоже долетели издалека, они пронзили тупую покорность Коли. Тот молодой и жаждущий жить человек, который спрятался за сердцем, услышал и понял, что именно этого допустить нельзя.
Между тем время шло и надо было придумать спасение, раньше чем они дойдут до экипажа. Но в голове ничего не было — пусто. Будто он, Коля Беккер, прыгал вокруг запертого дома, стучал в дверь, в окна, но никто не отзывался.
— Ты чего молчишь? — Кондуктору надоело идти молча. Он догнал Беккера. — Тебе что, жить не хочется?
— А что делать? — спросил Коля заинтересованно, искренне, будто кондуктор был доктором, могущим спасти от тяжкой болезни.
— Как что делать? Дать нам документы, доказать, что ты не немец и не шпион ихний — простое дело! Где у тебя документы?
— Где?.. Дома, — сказал Коля. — Дома лежат. Я же не знал.
— Врет, что не знал, — сказал скуластый, — как же это в военное время в Севастополе без документов? Его нынче из Турции перекинули. — И он засмеялся, словно сказал что-то очень смешное.
— А где живешь? — спросил кондуктор, он и в самом деле почему-то проникся к Коле симпатией, а может, был добрым человеком.
Коля уже знал, что он сделает.
И оттого, что он представил себе собственные действия, стало легче, словно он их уже совершил.
— Есть у меня документы, — сказал Коля, — все есть, только дома лежат. Не верите — два шага пройдем, покажу.
Тут же завязался долгий и пустой спор между конвоирами, потому что одному из солдат лень было идти, он вообще хотел в экипаж. Второй склонялся к тому, чтобы Колю расстрелять. Говорил он об этом громко, чтобы слышали прохожие. А кондуктор решил было отпустить пленника. Но, на несчастье Коли, к ним тут прибился худой телеграфист с красным бантом, который стал требовать соблюдения революционной дисциплины. В конце концов один из солдат отстал, а его место занял телеграфист.
Телеграфист стал рассказывать, как мичман Фок взорвал «Екатерину», и хоть слушатели отлично знали, что «Екатерина» стоит у стенки и ничего плохого ей мичман Фок не сделал, слушали они внимательно, будто хотели этим показать: знаем-знаем, на этот раз не удалось, а на следующий — мы не допустим.
У Коли был ключ от квартиры Раисы. Он открыл дверь. Витеньки, к счастью, не было дома, самой ей рано было возвращаться.
— Погодите здесь, — сказал Коля, — натопчите.
— Нашел глупых, — обиделся телеграфист. — Мы тут будем стоять, а ты через окно — и бежать.
— Тогда снимайте сапоги, — сказал Коля. — Это не мой дом.
— Ничего, — сказал телеграфист, который был агрессивнее остальных, потому что не был уверен, что его принимают всерьез. — Вымоешь.
И он решительно пошел в гостиную. Там осмотрелся и заявил:
— Богато живете!
Раиса жила небогато, каждому ясно, но телеграфист был готов увидеть богатое шпионское лежбище и увидел его.
— Давай неси, — сказал кондуктор. Они с солдатом остались у дверей, чтобы не наследить. Но от телеграфиста остались грязные следы на половиках и половицах.
Коля прошел в спальню, там на стуле стоял его саквояж.
Он вынул документы и протянул их кондуктору.
Когда кондуктор читал их, из залы вернулся недовольный телеграфист.
— Сколько можно ждать? — спросил он.
У Коли мелькнула мысль, что телеграфист задерживался, чтобы что-нибудь реквизовать. То есть свистнуть. Но некогда было выяснять — кондуктор рассматривал документы. Что-то ему не понравилось.
— А фото? — спросил он наконец.
— Фотографию у нас не клеят. С будущего года обещают.
— Покажи-ка, — велел телеграфист. Он поднес к носу, обнюхивал по-собачьи книжку в серой обложке, взятую Колей в синей папке — деле об убийстве Сергея Серафимовича. — Студенческий билет. Ясно. Берестов, Андрей Сергеевич.
— Чужие документы, — сказал солдат. Он их не читал, даже не глядел на них. Может, ему хотелось уйти, может, расстрелять Колю.
— А что еще? — спросил кондуктор.
— Ну вот, вы же видите — проездной билет. Единый. На мое имя. Московский трамвай.
— А кто подтвердить может, что ты — это ты? — спросил кондуктор.
— Сейчас никого дома нет. А вы приходите вечером.
— Вечером он предупредит, — сказал телеграфист, продвигаясь к двери.
— Вечером он всех подготовит.
— Ну что я могу поделать? — Коля обезоруживающе улыбнулся кондуктору, которого выделял и уважение к которому подчеркивал.
— Пошли, — сказал кондуктор. — Чего мы к человеку пристали.
— Я в Симферополе живу. В Глухом переулке.
— И в самом деле, — сказал телеграфист.
«Что же он уволок? — думал Коля. — Ведь Раиса подумает на меня».
— Нет, я думаю, раз уж столько времени потеряли, — сказал солдат, — поведем его в экипаж. Там проверят.
Этот момент нерешительности разрешила своим неожиданным появлением Раиса.
Она открыла дверь в прихожую и увидела, что там стоят незнакомые люди.
Ей бы испугаться, но законы революции, позволяющие вооруженным людям входить в любую дверь и брать, что им вздумается, включая жизнь любого человека, эти законы еще не были усвоены Раисой. Впрочем, они еще не стали законами и для тех, кто привел Колю.
Коля от звука ее голоса сжался. Еще мгновение, и она убьет его. Убьет, не желая того. Сейчас она скажет: «Коля».
— Это я! — почти закричал Беккер. — Это я, Андрей. Ты слышишь, Рая? Это я, Андрюша! Меня на улице задержали, документы потребовали, а у меня с собой не было.
Сейчас она удивленно скажет: «Какой еще Андрюша?»
Но Раиса скорее чутьем, чем умом, угадала, что надо молчать. В доме опасность. Угроза.
Телеграфист уже вышел в прихожую и, задев Раису, пошел к двери. Та отстранилась, чтобы пропустить его.