Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Может, у этой бедной женщины есть основания за ним следить? Затаимся, как говорил с сардонической усмешкой ее старый друг пан Теодор. Наши знания, наши наблюдения — наше богатство.
Появление новой партии желающих поглядеть на Москву вызвало шум и веселые крики с высокой вышки — Лидочке даже показалось, что вышка зашаталась от такого гомона. Она обернулась — конечно же, фигуры в шинели не было видно, да и самого погреба не разглядишь, лишь тусклый свет лампочки, горевшей в оранжерее, напоминал о встрече. Еще дальше светились окна усадьбы…
— Не бойтесь, — сказал Матя, — вышку сооружали еще до революции, она сто лет простоит.
— Простоит, если на нее не будут лазить кому не лень, — возразил Максим Исаевич, все еще недовольный Матей.
Лидочка стала подниматься первой. Ступеньки были деревянные, высокие — словно она поднималась по стремянке, придерживаясь за тонкий брус. Один пролет, поворот, второй пролет, третий… поднялся ветер — видно, ниже его гасили деревья, а тут он мог разгуляться. Лидочка хотела остановиться, но снизу ее подгонял Матя:
— Главное — не останавливаться, а то голова закружится.
Сверху склонился молодой человек, похожий на Павла Первого.
— Вы пришли! — сообщил он Лиде. — Я очень рад. Я совсем замерз. Я думал, что вы не придете.
— Соперник! — услышал эти слова Матя. — Дуэль вам обеспечена.
— Здравствуйте, — сказал тот жалким голосом, и Матя узнал его.
— Кого я вижу! Аспирант Ванюша! Как говорит мой друг Френкель — лучшее дитя рабфака!
— Матвей Ипполитович, я даже не ожидал, — сказал рабфаковец, и Лидочке стало грустно от его тона, потому что она поняла: дуэли из-за нее не будет. Ванюша готов уступить любую девицу своему кумиру, а в том, что Матя его кумир, сомнений не могло быть — глаза аспиранта горели ясным пламенем поклонника.
— Неужели вы не заметили меня за ужином?
— Не заметил, — сознался Ванюша, одаренный редкостным прямодушием, — я смотрел все на Лидию Кирилловну. Так смотрел, что вас не заметил.
— Он уже знает ее отчество! — воскликнул Матя. — Такая резвость не свойственна физикам. Неужели вы — агент ГПУ?
— Ах, что вы! — испугался Ванюша.
Лидочка обернулась туда, куда смотрели собравшиеся на верхней площадке вышки, — Москва казалась тусклой полоской сияния, придавленного облачным небом.
— Отсюда надо смотреть днем и в хорошую погоду. Если захочешь, мы потом еще поднимемся, — сказала Марта.
— А вы видели Ферми? — допрашивал Матю восторженный Ванюша.
— Каждый день и даже ближе, чем вас, — ворковал польщенный Матя.
— И он разговаривал с вами?
— Даже я с ним разговаривал, — ответил Матя и сам себе засмеялся, потому что Ванюша не умел смеяться.
— А Гейзенберг? — спросил аспирант. — Гейзенберг к вам приезжал? Я читал в «Известиях», что в Риме была конференция.
— И Нильс Бор приезжал, — сказал Матя. — Ждали и Резерфорда. Но Резерфорд не смог отлучиться.
— Почему?
— Он должен заботиться о Капице.
— Да? — Аспирант чувствовал, что его дурачат, но не смел даже себе признаться в том, что настоящий ученый может так низко пасть. Лидочке его было жалко, но, честно говоря, она слушала разговор Мати с неофитом вполуха, потому что смотрела не на отдаленную, туманную и нереально далекую отсюда Москву, а на уютно желтые окна дома, так откровенно манящие вернуться.
— Лидочка, — сказал Матя, — разрешите представить вам юного поклонника — он просит об официальном представлении, — делаю это одновременно с ужасом и восхищением. С ужасом, потому что боюсь потерять вас, с восхищением, потому что талант будущего академика Ивана Окрошко вызывает во мне искреннюю зависть.
У будущего академика Окрошко пальцы оказались горячими и влажными.
На фоне бегущих, светлых на черном облаков образовалась фигурка президента. Он пронзительно выкрикивал фразы и, поднимая руки, командовал окружившими его девицами и чьими-то дядями с «камчатки», которые повторяли хором эти выкрики.
— Подобно Герцену и Огареву на Воробьевых горах!
— Подобно гер-гер-цену и ога-га-га-га-реву на во-рога-гареву…
— Мы клянемся не уронить знамени славной Санузии!
— Мы нем-немся неуроиз амении…
— Принципы и заповеди советского ученого!
— Иципы…
— Мы пошли, — сказала Марта и потащила вниз Максима, который старался участвовать в коллективных криках. Матя молча подхватил Лидочку за локоть и повлек следом. Сзади топал Окрошко, и Лидочке были понятны его мечты — чтобы Матя упал и уронил Лидию Кирилловну. Вот тогда-то он кинется ястребом и спасет прекрасную даму.
Матя не уронил Лидочку. Но она страшно замерзла. Еще не хватало простудиться.
Внизу, у лестницы, они встретили Алмазова с Альбиной.
— Боже мой, как здесь холодно, — пропела Альбина, обращаясь почему-то к Лидочке. — Я даже не представляла, какая здесь стужа.
Матя сделал шаг в сторону, раскуривая трубку.
Альбина была хорошо одета — на ней была беличья шубка и такая же меховая муфта. Из-под фетровой с узкими полями шляпки выбивались светлые кудри.
— Вы так легко одеты, — сообщила Альбина Лидочке, словно та этого не чувствовала всей шкурой.
— Мне не холодно, — ответила Лида.
— Вы меня презираете, да?
У Альбины были слишком большие и слишком голубые — даже в ночи видно — глаза.
Сейчас Алмазов услышит, вмешается и уведет ее. Лидочка проследила за взглядом, который кинула назад Альбина, — видно, она боялась Алмазова. Но Алмазов отошел к Мате на другую сторону опустевшей площадки. Сзади стоял только Ванюша Окрошко. Но тот или ничего не слышал, или не понимал.
— Я знаю — вы думаете, что я его боюсь. Но я докажу, докажу, — шептала Альбина. — Вы еще удивитесь моей отваге.