Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Лида поняла, что ввело в заблуждение Гурского: голоса старятся вовсе не вместе с людьми. У них своя жизнь, свой возраст и своя старость. У Сергея был воркующий баритон соблазнителя в расцвете лет.
Сергей сварил чудесный кофе — оказывается, он получил гонорар банкой «Нестле» в семье демократического министра, который часто обменивается опытом с Западной Европой. Фрей был тут как тут, еще более похожий на Ленина, чем обычно, потому что начал отпускать эспаньолку. Пока что она была лишь пегим пятном, приклеенным к подбородку. Свою чашку он унес на кухню разбавить кипятком, потому что, по его словам, берег сердце.
— Мне показалось, что вам не понравились мои юные приятельницы, — сказал Сергей. — Этим вы нас с ними огорчили.
— И их огорчила? — спросила Лидочка не без иронии.
— Разумеется, — Сергей был искренен, — вы не можете не понравиться. К тому же они почувствовали к вам глубокое уважение.
Его дипломатия была наивна, но разоблачать ее было жестоко.
— Они фотографируются у ваших соседей?
— Допускаю, что Лариса там подрабатывает. Женя уже самостоятельна. Но им некогда должным образом заботиться о детях.
Лидочка помолчала, выражая сочувствие к суровой судьбе девиц.
— Вы задавались вопросом, какого черта я держу в доме их младенцев? И при чем тут мой Фрей?
— Это ваше дело.
— Все несколько сложнее, — начал было Сергей, но не успел, потому что в комнату ворвался Фрей.
— Я категорически против, чтобы возвращать Мишеньку Ларисе, — заявил он с порога. Он держал в ладонях большую кружку с разбавленным кофе. — Вы же знаете, у нее однокомнатная квартира с постоянным развратом. Вот именно, с развратом!
К тому же Фрей и картавил. Когда у него отрастет бородка, то на улицу его больше нельзя будет выпускать — какие-нибудь новые «красные» сделают его своим лидером. Лидочка хотела сказать об этом, но спохватилась, что такая шутка может быть Фрею неприятна.
— Не вам это решать, — сказал Сергей.
— А вот это мы еще посмотрим, голубчик! — патетически воскликнул Фрей.
— С вашим-то здоровьем?
— Получше вашего!
— Вот зачем вы стали отращивать эспаньолку! Хочется в большую политику? — Сергей засмеялся, а Фрей, прикрываясь кружкой, отступил в коридор и оттуда, из сумрака, крикнул:
— Вы еще пожалеете, что позволяете себе иронизировать! Я ничего не прощаю.
К удивлению Лидочки, Сергей произнес фразу, что вертелась у нее в голове:
— На улицу его сейчас выпускать опасно. Его поставят на БТР, чтобы он призывал к новой революции.
Лидочка засмеялась, потом решилась спросить:
— А как он к вам попал?
— Он давно здесь живет, — сказал Сергей. — Я сам его отыскал, когда вернулся из ссылки. И хорошо, что успел — он бы там погиб.
— Где?
На этот раз ворвавшийся в комнату Фрей был ужасен: красный, потный, клочки пегих волос дыбом из-за ушей, он держал, замахнувшись, кружку. Та вздрагивала, готовая полететь Сергею в голову.
— Я прошу, умоляю, требую, наконец, прекратить эти грязные сплетни, которые не делают вам чести, товарищ!
— Здесь решаю я! — воскликнул Сергей, пытаясь подняться и поводя в воздухе костлявым указательным пальцем.
— Ах ты! — Фрей запустил-таки кружку в своего благодетеля, а тот, потеряв с возрастом реакцию, не успел отклониться, и кружка, пролетая в угол комнаты, обдала его горячим кофе.
Сергей зажмурился, отшатнулся, а Фрей петухом закричал:
— Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку!
И кинулся прочь из комнаты.
К счастью, Сергей не обжегся. Он открыл створку платяного шкафа и, зайдя за нее, достал чистую сорочку. Раздеваясь, он говорил:
— Ошибочно думать, что жизнь — это линия, подобная пологой волне. Будто человек растет, умнеет, а потом медленно или быстро катится под уклон, к смерти. На самом деле физиологически каждый из нас стремится к замкнутому кругу. Недаром народная мудрость придумала выражение: впасть в детство.
Сергей повесил мокрую сорочку на дверцу шкафа и принялся надевать другую. Лидочка его не видела, лишь порой над дверцей взлетал рукав сорочки или проплывала сухая рука старика.
— Я утверждаю, что старость — это неудачное повторение детства. Порой мне смешно глядеть по телевизору на древних аксакалов, которых сажают в первом ряду национального митинга как свидетельство коллективной политической мудрости. Чепуха! Лучше посадите там детский сад. Эти старики уже в молодости были самыми глупыми в ауле или кишлаке, а в зрелости стали ничтожествами — иначе бы им не укрыться от жестокой судьбы, не выжить. Они были серенькими и уцелели. А теперь в них не осталось ничего, кроме старческого чревоугодия и желания запретить все, что им недоступно.
Сергей выглянул из-за дверцы. Он застегивал сорочку.
— Если мы примем мой тезис как основание для гипотезы, — продолжал он, лукаво улыбаясь, — то любопытно поискать, нет ли реальных средств помочь человеку снова стать младенцем не только в частностях, но и в целом.
— Зачем? — спросила Лидочка.
— Во-первых, потому что это интересно. То есть научно. Во-вторых, это поможет бороться с некоторыми болезнями, например…
— Вы шутите! Признайтесь, что вы шутите.
— Разумеется, каждый биолог закричит, что это — чепуха! А я останусь при своем мнении.
— Но почему?
— Потому что такой феномен я планомерно искал несколько десятков лет, наблюдал и фиксировал.
— И в чем же он заключается?
— Как ни странно, я в самом деле нашел гормон, ответственный за этот процесс. Итак, я знаю, что явление существует, я знаю, чем оно вызвано, но, правда, мои возможности этим и ограничиваются…
— Кроме того, вы научились взглядом разгонять облака и заряжать воду в реке Волге, — съязвила Лидочка. Она не выносила шарлатанов, которых столько развелось вокруг, и сочла слова Сергея изысканной, но далеко зашедшей шуткой.