Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Значит, вы не отрицаете особых отношений с покойной? — спросил Шустов.
— Да, мы были с ней дружны. У нас было много общих интересов.
— И вам приходилось навещать ее в квартире на Васильевской?
— Да, о господи, ну конечно же! — тут Осетрова словно прорвало. Потому что он до этого момента сопротивлялся, как бы исполняя ритуал — если тебя вызвали на допрос и даже если ты заранее решил признаться во всем, все равно первое время, подчиняясь инстинкту самосохранения, ты сопротивляешься, запираешься, словно девушка, добровольно пришедшая на свидание, но оберегающая последние бастионы своей чести.
— Я все вам расскажу, только оставьте меня в покое. Я не менее вас травмирован этой трагедией. Я был дружен с этой женщиной, да, вы можете написать на меня, куда вам угодно, — может быть, я был единственным человеком на свете, который ее понимал! Вот именно! Я все сказал. Теперь пишите, забирайте меня, сообщайте, делайте что хотите…
— Куда писать-то? — спросил лейтенант. Он мог становиться наглым, если человек ему не нравился.
— Как куда?
— А кому есть дело до вашего морального облика? Может быть, вашей жене?
— Только не ей! Она уже столько пережила! Вы не представляете.
— Очевидно, по вашей вине, — заметил лейтенант.
— Скорее по вашей, — отрезал Осетров. Голос у него был злой. — Я лишился любимой работы, я тяну от получки до получки, живу на жалкую зарплату, и вы это полагаете моей виной?
Возможно, лейтенант не знал о цэковском прошлом Осетрова. Он замолчал, чем лишил Осетрова главного оружия — возможности яростно спорить.
В возникшей паузе Лидочка физически ощущала неудобство, которое испытывал за стенкой Осетров. Он пришел сюда в полном смятении — одновременно желая действовать, сопротивляться, жаловаться, понимая в то же время, что его славное прошлое здесь ему лишь мешает.
Первым не выдержал молчания Осетров.
— Так зачем же вы меня вызывали? — спросил он с остатками гонора в голосе.
— Вы приглашены сюда, — вежливо ответил лейтенант, — в качестве свидетеля по делу о смерти Елены Сергеевны Флотской. Я вас уже ознакомил с вашими правами и обязанностями.
— Товарищ следователь, меня сейчас не интересуют права и обязанности. Надеюсь, меня ни в чем не подозревают?
Опять пауза.
Не хотела бы Лидочка оказаться на месте Осетрова.
— Ну? — раздался голос Осетрова.
— Вы о чем? — спросил Шустов.
— Так вы будете меня допрашивать или нет?
— Гражданин свидетель, — Шустов несколько сменил тему, — расскажите мне, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели гражданку Флотскую.
— Алену?
— Если вы ее так называли, то Алену.
— За два дня до ее смерти.
— Как вы узнали о дне ее смерти?
— На следующий день после смерти в институт примчалась ее подружка Соня Пищик, чтобы сообщить о самоубийстве Алены, причем она сделала это так, чтобы все обратили внимание на меня — словно именно я довел ее до самоубийства.
— А это так и было?
— Не повторяйте глупостей, молодой человек, — ответил Осетров. — Наши отношения с Аленой не давали никаких оснований полагать что-нибудь подобное!
Ну вот, подозреваемый приходит в себя — он уже спокойно врет. Словно Шустов ничего не знает.
— Есть другие мнения, — сказал лейтенант. — Продолжайте.
Спокойствие милиционера раздражающе действовало на Осетрова. Если он и был готов сопротивляться, то теперь ему, должно быть, показалось, что все это бесполезно.
— В последний раз я видел Алену Флотскую… в отделе. В явочный день, в среду.
— Да я не о среде спрашиваю, — озлился тут Шустов, — я говорю о дне смерти Флотской. Меня не интересуют ваши отношения дома или на работе — меня сейчас интересует только смерть Флотской. Неужели вам на нее наплевать?
— Ну как вы смеете так утверждать!
— Это вы меня наталкиваете на такую мысль.
Соколовская быстро прошла по коридору, толкнула дверь, вошла. Внутри сразу наступила тишина. Потом голос Шустова произнес:
— Инна Борисовна, я тебя очень прошу, побудь где-нибудь… в коридоре. У нас разговор.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Инна и тут же вышла в коридор.
Она уселась на соседний с Лидочкой стул и тоже стала слушать возобновившуюся беседу Шустова с Осетровым.
— У меня есть показания свидетелей, — сказал Шустов, — что вы посетили Елену Флотскую в день ее смерти в восемнадцать часов вечера. Вы подтверждаете или отрицаете этот факт?
Наступила еще одна пауза.
— Это тот самый… любовник? — шепотом спросила Соколовская.
Лидочка кивнула. Соколовская вынула из сумки роман «Роковая страсть» с графиней или герцогиней на обложке и принялась читать.
— Да, я заходил к Алене, — после долгой паузы произнес Осетров. — В тот вечер… два дня назад.
— Ваш визит имел отношение к последовавшему затем самоубийству Алены Флотской?
— Да вы с ума сошли!
— Тогда расскажите, зачем вы пошли к ней вечером?
— Она мне позвонила.
Осетров отвечал теперь ровным, каким-то равнодушным голосом, словно сдался на милость победителя.
— С какой целью позвонила? — Вопрос последовал после паузы, наверное, Шустов записывал ответ.
— У нее было плохое настроение, она попросила меня прийти и поговорить.
— Почему именно вас?
— Я уже сказал вам, что мы были с ней дружны…
— И вас не смущала разница в возрасте?
— Наша дружба не переходила известных границ!
Вот сидит мужчина и предает женщину, гневно думала Лидочка, понимая притом, что никаких оснований гневаться у нее не было. Алена уже мертва, ей все равно, а Осетрову возвращаться домой и в институт. И ему-то страшно.