Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Он метнулся к письменному столу, вытащил ящик и извлек оттуда пожелтевшую рукопись, страниц на сто, не меньше. Затем сунул ее обратно в ящик, словно в печку, оставив в руках последнюю страницу.
Он поднес ее к моему носу и строго спросил:
— Что здесь написано? Какой год?
Внизу стояли слова: «Переделкино, Москва, 1976».
— Держите. — Он сунул мне листок, а сам побежал к стеллажу, на котором неаккуратно теснились книжки. Он выволок из ряда довольно толстый том. Видно, не впервые доставал его оттуда.
Распахнул его в начале.
На
— Видите?
— Вижу.
— Вы не туда смотрите. Год, какой год?
Внизу страницы было написано: «1991. Москва».
— Вы представляете? Через пятнадцать лет после меня! Но он напечатал.
— А почему вы не напечатали?
— Вы представляете, какое это было время? Меня бы вытолкали из страны! А может, и посадили. Это было слишком смело. Я шел впереди моего времени. Я вам могу дать свою рукопись и этот опус Адамеца. И вы убедитесь, что все, что он написал, — наглый, открытый плагиат!
— А теперь, когда он напечатал? Почему вы опоздали?
— Вот именно! Я опоздал. Я колебался. Я вел переговоры. А он влез ко мне и украл.
— Но как он это сделал? Вы разве не запираете ящик стола?
— При чем тут ящик стола! Он крадет прямо из моего мозга. Он — вор мыслей, идей, замыслов… Я думал, что время для публикации моего смелого, я скажу вам — всемирного хита! — не подошло. Я вел переговоры с издательством. И вдруг вижу в магазине… И знаете, меня что-то в сердце укололо. Я почувствовал…
— И это основание, чтобы его убить?
— Вы пришли сюда учить меня морали?
— Смешно, — сказал я. — Мне приходилось убивать людей из-за денег, из-за любви и измены, но чаще всего из-за денег. Убить из тщеславия… А впрочем, был уже пример в истории. Некий Сальери убил Моцарта. Правда, без помощи киллера. Есть ли разница? Нет разницы.
— Сравнение никуда не годится, — ответил заказчик. — Я начинаю сомневаться в вашей компетентности.
— У меня хорошие рекомендации и нет недостатка в клиентах. Так что вы вольны отказаться, я без работы не останусь.
Я блефовал. У меня было плохо с работой. Надо было платить за операцию мамы.
— Мне показалось, что вы осуждаете меня, — добавил заказчик.
— Я осуждаю убийство в принципе.
— Зачем же убиваете?
— Я хорошо умею это делать. И за это платят больше, чем за проектирование общественных уборных.
— Вы должны спешить, — сказал он. — Мне сообщили, что он сдал в издательство рукопись… ту самую, да, ту самую, в которую я вложил душу.
Так писатели не говорят, подумал я. Но, впрочем, им положено говорить образно.
— И как вы представляете мою работу?
— Мне сказали, — он понизил голос до шепота, — что вы можете отправляться в прошлое. Это так?
— Именно так.
— Тогда мне нужно, чтобы Адамец не написал последнего романа. Хватит! Это мой роман!
— Когда он начал писать его?
— В этом году. В марте или феврале. Эта сволочь работает очень быстро. Как только он заберется в мое сознание и украдет оттуда сюжет,
— Вас неправильно информировали, — сказал я.
Я подошел к вазе с пионами. Они уже распустились — белые и розовые. Они пахли ненавязчиво и нежно.
— Мне подарили поклонницы, — сообщил заказчик. Лучше бы он помолчал. Никогда мне еще не приходилось так ненавидеть заказчика. Может быть, мне его потом убить просто для очистки воздуха на планете?
— В чем дело? — Он встревожился.
— Я не могу совершать ликвидации ближе чем за пять лет в прошлом. Если я отправлюсь ближе к нашим дням, то нарушу сетку событий. Природе надо дать возможность успокоиться, зарастить дыру, образованную исчезновением человека.
Он утвердительно кивнул, словно что-то понимал.
— Если я уберу его лет шесть назад? — спросил я.
Заказчик непроизвольно хлопнул в ладоши. Он был счастлив.
— Значит, эта сволочь не успеет опубликовать ни одного крупного произведения, как хорошо!
— Тогда расскажите мне, что он делал шесть лет назад.
Я не рассчитывал, что он вспомнит о действиях врага, но, к моему удивлению, он хорошо выучил урок.
— Как же! Шесть лет назад он получил премию на Парконе в Словакии. Представляете, он пользуется моим сюжетом, пишет свою первую повесть, ее переводят на шесть или семь языков, и в Словакии выдают премию за лучшую переводную вещь! Тогда я заметил его. Тогда я только удивился. И стал за ним наблюдать.
— Напишите мне все, что вам известно о его поездке в Словакию.
— Замечательно! Я совершенно с вами согласен. Гениально. Вы уберете его за рубежом, и никто не свяжет его смерть со мною. Смерть Сальери.
— Вы хотите сказать, что Моцарт убил Сальери? — удивился я.
— Вот именно!
— Но Сальери пережил Моцарта лет на тридцать.
— Ах, неважно, в конце концов, убийца — вы. И я согласен считать вас Сальери. Вам приятно, да? — Он залился ленинским смехом — заразительным и чуть более пронзительным, чем бывает у людей.
Я сел за стол, взял лист бумаги и принялся записывать все, что мог узнать у заказчика. Мне предстояло еще посетить издательство, в котором печатали Адамеца, заглянуть к нему домой и, может, даже попытаться с ним встретиться. В этом нет парадокса. Шесть лет назад я буду ничем, будущим воспоминанием. А мне лучше не ошибиться.
Я получил у заказчика деньги. Как я и ожидал, он торговался, уверяя, что две трети… половину, треть заплатит по выполнении задания.
Чепуха, отвечал я. После выполнения задания вы и знать меня не будете. Это случается. Ведь ваш Адамец погибнет шесть лет назад. Бывает так, хоть и не всегда, что память о собственном участии в преступлении начисто испаряется из головы. А если не испарится, то вы достаточно сообразительны, чтобы при виде меня пожать плечами и сказать, что вы и в жизни не намеревались никого убивать. Шесть лет назад? Зачем? Нет уж, я беру деньги вперед. Жалоб на меня еще не было.