Вес в этом мире
Шрифт:
Скажи мне одну вещь: ты правда счастлива со своей семьей?
Правда.
И ты не боишься, например, потерять ее.
Нет. Когда я вернусь, все они будут — в этом у меня нет ни малейшего сомнения. И потом, разумеется, я буду приезжать.
Тогда, возможно, дело просто в чувствительности, в сильном перевозбуждении. Поверь мне: нет повода искать в этом нечто большее. Опираясь на свой педагогический опыт, могу сказать, что тебе не стоит ждать слишком многого от своего пребывания в Англии. С другой стороны, раз уж все это так беспокоит тебя, лучше всего тебе съездить и посмотреть, что к чему. Если получится, возьми академический отпуск, и пусть все идет своим чередом.
Но это не то, что… Впрочем, все равно. Мы проговорили целый день и, думаю, оба
И это было неплохо. В любом случае, если ты заинтересована в продолжении разговора, я вполне в форме.
Знаешь, думаю, что нет. Думаю, что сейчас предпочла бы сесть перед телевизором и расслабиться. Там есть что-нибудь интересное?
Полагаю, очередной фильм со взрывами и языками пламени. С некоторых пор я переношу только конкурсы, и чем они глупее, тем лучше.
Что ты говоришь? Мне просто не верится.
Да, они весьма интересны. Ты видишь людей, которые приходят на них? Я имею в виду не только конкурсантов, но и зрителей. Это люди, которых я никогда не узнаю; мой собственный вкус, мои естественные наклонности, мои эмоции… всё, абсолютно всё отдаляет меня от них. Это мажоритарная масса, которая копошится по всей стране, обзаводится детьми, ездит летом в отпуск… да мало ли еще что! У них имеются надежды и чаяния! Они — люди! И они ужасающи, просто ужасающи. Так что единственная для меня возможность узнать их, убедиться, что они существуют, — это телевидение. Оно позволяет мне приблизиться к ним, не будучи при этом вынужденным вступать в контакт, понимаешь? Телевидение — великое изобретение, дорогая. Представь себе: оно освобождает меня от необходимости общаться с этими кошмарными созданиями, но в то же время я констатирую их существование, они не чужды мне. Это любопытно. Это играет решающую роль.
Действительно, ты просто сноб.
Да и ты, думаю, не очень-то общаешься с ними, дорогая моя.
Зависит от обстоятельств. Интересные люди есть везде.
Гм, гм, гм. Любопытно наблюдать в тебе подобную реакцию, свойственную просвещенным прогрессистам. Ведь ты днюешь и ночуешь на своем факультете и видела, какой скот приходит в аудитории. Притом это лишь самый избранный скот — те, кто прошел сквозь сито, так что давай не будем пытаться представить себе, каковы те, кто оканчивает школу. Так вот, они происходят из своих домов, своих семей, от своих родителей, а их родители в большинстве своем — публика с телеконкурсов. Нет, дорогая, этого я не ем. Мне очень хорошо здесь, в моем доме, где я с помощью пульта могу заставить их появиться или исчезнуть.
Ладно, давай, найди какой-нибудь фильм со взрывами или с убийцей-психопатом, может, мне повезет, и я рухну.
К моим ногам?
Слушай, так тебе хватает твоей пенсии?
Что, опять ты за свое? Что за навязчивая идея. Хватает. Да. Более или менее.
Гм. Я не имею в виду — хватает ли тебе на пропитание и все такое прочее. Например: ты ведь, в общем-то, меломан, верно? Ты можешь покупать диски, которые тебе нравятся? Или приехать прогуляться в Мадрид? Или махнуть на выходные в Лондон?
Я почти нигде не бываю. Точнее, совсем нигде. Но, полагаю, дело не столько в деньгах, сколько в лени. Я ужасный лентяй. У меня тысячи книг, сотни дисков. Я больше не выискиваю их, как прежде, не вынюхиваю. У меня много всего.
Послушай, я ведь не пытаюсь сунуть нос в то, как ты организуешь свою жизнь, — ничего подобного. Я просто спрашиваю. На самом деле, похоже, дела у тебя идут неплохо. Я беспокоюсь о тебе.
Не надо беспокоиться. Деньги приходят ко мне из разных мест — немножко оттуда, немножко отсюда, как раз хватает, чтобы не впадать в отчаяние. И, если это вызывает у тебя беспокойство, я могу покупать диски. Я их покупаю.
Книги, одежда, разные капризы… всё есть?
Всё есть.
То есть я могу спокойно идти спать.
Если это зависит от моего экономического положения, ты можешь идти и спать как сурок.
Да,
С чего вдруг?
Вот так, добровольно забиться в угол и жить на пенсию, которая, как ни крути, все-таки всего лишь пенсия, пусть даже тебе и не нужны деньги, хотя наверняка они тебе нужны, как и всем людям. Ведь ты мог бы жить в Мадриде, жить полной жизнью, пользоваться своей заслуженностью, печататься. Сейчас ты можешь располагать своим временем. А ты засел здесь и живешь на гроши, повернувшись спиной ко всему миру. Ну, допустим, не на гроши, судя по тому, что ты сказал. Кроме того, у Сары же были деньги, да? Ведь это она купила этот дом.
Прости, тебя до такой степени интересует мое экономическое положение?
Нет… Нет. Это ты прости меня. Я сожалею, что была так груба. Правда. Честное слово, я сожалею.
Ничего, неважно.
3
Этот дождь… он такой уютный.
Интересно, что ты скажешь о нем через пару часов. Когда я встала, день уже был таким. Это просто кошмар.
Когда небо так затянуто, значит — надолго.
Вчера туман, сегодня дождь. Чем тебе так нравится это место?
Вот этим самым. Солнце очень вредно для отшельников. Люди воображают, что одиночество идеально там, где жарко, и сильно ошибаются. Одиночество, скажем, где-нибудь на берегу Карибского моря, должно быть, ужасно. Когда я понял, что собираюсь жить в одиночестве, я сказал себе: поедем туда, где холодно и мрачно.
Жесткий человек, суровый дух.
Так лучше. Одиночеству нельзя сулить райские кущи. Одиночество требует не обнаженности, а одежд; не солнца, а холода.
Что за глупость! Тепло — как раз убежище для одиночества.
Окружающее тебя тепло подчеркивает отсутствие, дорогая, думаю, ты поймешь. Но, как бы то ни было, сейчас я думаю только о том, чтобы позавтракать, а ты отвлекаешь меня. Ты уже перекусила?
Выпила кофе, но могу составить тебе компанию.
Отлично. А потом я тебе кое-что скажу.
Да, реальность — это то, что человек воспринимает как реальность. Кроме этого, не существует ничего. А внутри нее мы дрейфуем по морю сомнений, зная, что такова наша судьба от рождения до смерти, потому что нет способа встроить наши действия в совокупность жизни и, таким образом, полностью осознать их смысл. Никаких ориентиров нет, мы плывем вслепую. Что может вести нас в подобном состоянии? Всякая надежда столь же тщетна, сколь и иллюзии, которые мы питаем, грезя об иной жизни, хотя все это лишь помогает нам выживать, потому что жить — это совсем другое. Значит, необходимо решить, что делать: продолжать питать эти иллюзии, превращая нашу жизнь в процесс постепенного изнашивания, патетически движущегося к полному износу подобно космическому кораблю, который, сбившись с курса, блуждает по межзвездному пространству, или же наметить себе маршрут, исходя из того единственного, что мы способны ощущать, ставя себе целью просто оставаться в живых. Есть ли в этом решении какая-либо уверенность, прочность, твердость? Никакой. Но по крайней мере мы будем испытывать уважение к себе все то время, что длится путешествие. И при существующем положении вещей это лучший выбор из всех возможных. На большее рассчитывать не приходится. Хотя кто знает? Случай — вещь могучая и капризная, это он — подлинный хозяин жизни и вселенной. Как и жизнь, он равнодушен к нам, однако именно поэтому он дает нам возможность существовать. И уж коль скоро нас к тому вынуждают, самое лучшее — это сделать достоинство формой своей жизни. Она будет единственной, которую мы с полным правом сможем считать своей в этом бескрайнем чуждом пространстве — совокупном пространстве существования. И, произнося слово «совокупность», я знаю, что говорю о чем-то, чего не могу ни охватить, ни, следовательно, определить, но что, однако, неким таинственным образом могу понять. Или нет? Или это еще один обман надежды, этой крысы, которая живет с нами, в нас и воспроизводит себя — неизвестно каким чудом, беспрерывно, постоянно, и нет никакой возможности истребить ее?