Весёлая дорога
Шрифт:
— Ну вот, знакомьтесь, располагайтесь. Каюта вам выделена. Лазайте всюду, где захотите. Что непонятно будет — спросите. Обо всём ещё наговоримся — путь до Ленинграда большой. Заскучаете у нас с непривычки…
Чего это я заскучаю? Какая тут может быть скука? Сидишь, как в клубе кинопутешественников, а перед тобою разворачивается бесконечное живое кино под названием «Великая русская река Волга».
День светлый и ясный, река раскинулась широко. По одну сторону тянутся песчаные плёсы, вылизанные водой до того, что стали похожи на глянцевую бумагу, по другую — нависла береговая крутизна. Над рекой на травяной пушистой подстилке стоит чистая молодая дубрава. Никогда такой красивой дубравы не видел! Отражение её покачивается, извивается в кривом зеркале волны.
А из-за поворота выплывает маленькое приземистое село.
На безлюдной пристани сидит женщина. Старуха ходит в своём огороде, сбрасывает с обрыва что-то ненужное, какую-то ботву. Мальчик, поглядывая на теплоход, катит по самому краю обрыва на велосипеде. Голова его на одном уровне с рубкой, и он старается заглянуть сюда, подсмотреть, что тут у нас такое. Ему, наверное, изо всех сил хочется к нам. А мне хочется в его село. Он, должно быть, окает, как наш капитан.
— Вот какая у нас работа. Пока плаваем, все перемены в природе видим — и весну, и лето, и осень, и как птицы прилетают, и как улетают, и цветение, и листопад, и первый снег…
От берега невозможно глаз отвести. Кажется, ничего там и не происходит, а всё смотришь и смотришь. Кусты. Три стога сена. Гнёзда ласточек в песчаном откосе. Полузатопленный остров.
Тихо отступает от борта теплохода небольшая волна, катится к берегу. И ещё она не навалилась на него, а уже заволновались, распрямились поникшие было травы…
Снова пустынный берег, поросший лиственным лесом. У самой воды одинокая палатка. Две фигуры в купальных костюмах стоят и смотрят на проплывающий теплоход.
И к ним я хочу. Всюду хочу, где меня нет.
Вот я уже и привык к неторопливому речному плаванию. В тайне от капитана жду приключений, но приключений пока никаких.
Кто идёт нам навстречу?
Ползёт буксир-плотовоз по имени «Плотник». Видно, каких усилий стоит ему это едва заметное движение.
Идёт экскурсионный лайнер «Марина Раскова», трёхпалубный, снежно-белый. Идёт он бойко, деловито, слегка высокомерный в своей праздности, немного усталый от всеобщего почтения и похвал.
Пыхтят старые колёсные пароходы, тащатся вслед за буксирами послушные лихтеры, скользят плоские нефтеналивные суда.
И нас и их неудержимо влечёт взглянуть друг на друга, прикоснуться взглядом к тайнам чужого корабельного быта. А быт всюду прочный, устойчивый — ещё бы! Речник уходит ранней весной в плаванье и так до самого снега и не бывает дома. На судне теперь у него дом: тут и работа, и хозяйство, и отдых, и развлечения.
Как мы живём? Пожалуйста, смотрите. Как все. Один матрос поливает из шланга крышки трюмов. Другой на корме, раздевшись до пояса, выжимает двухпудовую гирю. Повариха в камбузе жарит котлеты.
— У нас что, — говорит Александр Иванович, — мы живём с комфортом, а вот шлюзовались мы однажды с одной баржей, там жил шкипер с семьёй, — двое детей у него, пелёнки сушатся, сковорода скворчит, а по угольным кучам — они уголь везли — бродят два поросёнка, чумазые, чёрные…
В черте Костромы капитан вдруг взял бинокль.
— Что там за точка: человек не человек, бревно не бревно…
Подходим ближе. Оказывается — пловец. Это ж надо — такое движение, суда идут караванами, «метеоры» летают, а он взялся переплывать Волгу в этаком широченном месте! Вот вам и приключение.
Мы шли прямо на пловца. Герман Иванович ругался, уже готов был погасить скорость, но капитан что-то прикинул, сказал:
— Не сбавляй. Успевает.
Мы прошли от пловца в нескольких метрах. Он закачался на наших волнах. Лицо, которое он ритмично оборачивал к нам, было спокойно, сосредоточенно. Мне показалось, что капитан посмотрел на него с благодушным одобрением.
Было ещё несколько минут тишины, и вдруг наверху загрохотало, завизжало железо. По железнодорожному мосту пронёсся грузовой состав. Теплоход медленно приближался к проходу.
Я спросил:
— А не бывает у вас, Александр Иванович, тоски по скорости?
— Что, медленно живём? — усмехнулся он. — Ничего… Это только так кажется. Вот пронёсся грузовой поезд — грохот, пыль, искры из глаз! А что он везёт? Тысячу тонн угля. А мы в свои трюмы принимаем пять таких поездов. Так что неизвестно, кто больше успевает…
«Волго-Дон» — судно современное, мощное, с избытком оснащённое техникой, автоматикой, всякими приборами. Вот, например, стоит рулевой на мостике, а ему подчиняются двигатели, спрятанные глубоко внизу. Это — дистанционное управление. Слева и справа от рулевого две рукоятки. Их можно поставить на любое из нужных делений: самый полный, полный, средний, малый, самый малый и стоп. Любая команда будет тотчас выполнена двумя двигателями в машинном отделении.
Как-то капитан повёл меня с собою «в машину». Боже, какой грохот на нас навалился! Вот вам — тишина и покой. Капитан с мотористом жестикулировали, кричали, кивали друг другу. Раз кивали — значит, был полный порядок. Потом, не скрывая гордости, показали мне двигатели. Каждый — мощностью в 900 лошадиных сил.
Александр Иванович каждый прибор, каждую железку в «машине» осмотрел и потрогал. Потому что он на судне не только капитан, но и старший механик.
Наверху тишина, вечер. Только что опустилось солнце. Впереди посреди реки — бледная цепочка уходящих вдаль огней. Штурман Геннадий Иванович перекладывает рукоятку на «стоп». Мы встаём на рейде и ждём шлюзования.
Наконец раздаётся голос диспетчера шлюза:
— «Волго-Дон», сколько у вас осадка?
Штурман берёт переговорную трубку.
— Три двадцать.
— Ясно. Будете шлюзоваться одни. В камере воды не хватает.
Я уже понимаю, что это значит: воды не хватает. Каждый день я только и слышу кругом: воды не хватает, мало воды.
А воды кругом — хоть залейся! Волга растеклась широко. Но лето стоит жаркое, где-то за сотни километров отсюда пересохли ручьи, мельче стали реки, и вот наше тяжёлое судно это первым чувствует. Кругом его подстерегает большая опасность — мель.