Веселая наука. Протоколы совещаний
Шрифт:
Однако это легче назвать, нежели определить. В своей обширной «Истории микро и макрокосма» (1610 г.) Роберт Фладд проиллюстрировал антропоцентризм множеством гравюр, которые никоим образом не упрощают сложной неопределенности. Человек симметрично и красиво расположен в зодиакальной сфере, живот и гениталии фиксированы срединным черным кругом. Это земля — космический элемент, планета Земля, материнское лоно. Человек в центре равномерного движения космоса. Важно уяснить следующее: это никоим образом не предполагает какой-либо избранности, высшей прерогативы — всякий зверек, всякое дерево точно так же пребывают в средоточии своей жизненной динамики. Но в отличие от растения или зверя человек додумался до собственной… децентрализации. Именно таков двуликий смысл открытия Коперника. Согласно польскому неоплатонику, вселенную оживляет незримый огонь; солнце расположено к этому огню довольно близко, но с ним не совпадает. Когда комментаторы Коперника провозгласили гелиоцентризм, то есть центральность материального солнца в материальной вселенной, человек утратил срединный покой и обрел все возрастающую неуверенность в себе. Это, впрочем, логическая пролонгация изначального иудео-христианского дуализма.
Роберт Фладд, как до него Пелагий, Ориген, Ансельм, Скотт Эриугена, не мог согласиться с подобным постулатом. Только земля центральна в материальной вселенной, ибо субстанция солнца слишком субтильна. Грубая материализация солнца означает аналогичную материализацию вообще и низведение человека на уровень сугубо телесный. Но разве человек, созданный по образу и подобию Божьему, ограничен животом и гениталиями, голодом и сексуальностью?
Но разве новая рационалистическая эпоха утверждает что-либо иное? Разве голова и сердце, дух и душа не подпали под тиранию живота и гениталий, разве теология, метафизика, искусство не сместились на отдаленную периферию? Если сие очевидно сейчас, то вовсе не было столь однозначно во времена Роберта Фладда, Кеплера и Декарта.
В работе «De technica Microcosmi historia» английский герметик рассуждает о двух субтильных центрах — о солнечном (правостороннем) сердце и «вериксе» (точка в районе темени). Кстати говоря, герметическую анатомию Парацельса — Фладда ни в коем случае нельзя сравнивать со схемами веданты и кундалини-йоги — сходство поверхностно и обманчиво. «Цель нашей науки, — пишет Роберт Фладд, — убийство черного дракона, хвост коего коренится в пупке, а зубы разгрызают солнечное сердце. При успехе такой операции лунное сердце — наша Диана — обретет божественный свет» [63] .
63
De technica. P. 102.
Как все это понимать? Если учесть основную мысль Фладда о соответствии макро- и микрокосма, ответ очевиден: необходимо с помощью магической практики освободить «солнечное» или правостороннее сердце, от которого (после грехопадения, согласно автору) остался крохотный рудимент — так называемая «копьевидная вена». Подобное освобождение возможно при озарении «верикса» сотворенным светом или Логосом.
Уильям Гарвей — открыватель кровообращения, друг Роберта Фладда, соглашался с гипотезой правостороннего сердца, однако считал его пробуждение делом безнадежным. Иоганнес Кеплер писал Фладду, что, если признать единство макро- и микрокосма, второй фокус земной эллиптической орбиты — суть местопребывание «черного дракона». И все же Кеплер, несмотря на свои астрологические убеждения, тяготел к новой философии. Его удивляла пламенная вера Фладда в библейские истины и птолемеевский миропорядок. Мир многозначен, вселенная, судя по всему, бесконечна, познание равным образом бесконечно и недоступно не только одному, но и миллиону ученых. Но доктор Фладд до самой смерти оставался верен себе: надлежит с божьей помощью и магическими усилиями пробудить «солнечное сердце» — и вселенная раскроет свои тайны. Он пытался приблизиться к этому жизненному центру с различных периферийных пунктов занимался астрологией и теорией навигации, чертил планы крепостей и храмов, изобретал музыкальные инструменты, выращивал диковинные овощи и экзотические деревья…
Единый взгляд излучается границей мира земного и небесного. Вместо общей для всех количественной бесконечности — дивное разнообразие индивидуальных, качественно бесконечных вселенных. Сколько людей — столько миров. «Над каждым человеком — собственное небо, каждая нога ступает по собственной земле. Когда ты это поймешь, твои заблуждения отпадут, словно гнилая шелуха» [64] .
Гармония космоса, музыка сфер создана по законам вселенского монохорда, на уровне солнца свершается переход от октавы земной к небесной. Разве индивидуальный монохорд сотворен иначе? Разве сердце-солнце не наполняет сияющим светом дух, душу и тело?
64
Philosophia moysaica. 1626. P. 14.
Но как?
Лунное (обычное, левостороннее) сердце напоминает падчерицу — рабыню злой мачехи. Это сердце не в силах сопротивляться фантазиям рационального сознания или вздорным капризам бесчисленных желаний. Отсюда переутомления, дефекты, болезни. Роберт Фладд с годами пришел к выводу о бесполезности лечения тех или иных органов, пораженных недугом: «Любые препараты и фармакопеи временно поддерживают тело, однако, направленные на излечение того или иного органа, разрушают целостность организма. Пользовать тело телесными средствами все равно, что согревать кусок льда или подбадривать огонь в очаге холодной водой» [65] . Посему Роберт Фладд в конце концов отказался от медицинской практики по примеру многих герметиков, что увлекались в молодости врачеванием.
65
Philosophia sacra. 1626. P. 93.
Тому, вероятно, были и другие причины. В 1612 году он стал розенкрейцером и выпустил очень странный текст под названием «Апология ордена Розы и Креста». После изображения плачевного раскола христианского мира, ламентаций касательно судьбы человечества вообще, Роберт Фладд переходит к условиям аффилиации, то есть приема в данный орден. Параграфы этих условий удивительны до сказочности: «Кто умеет игрой на лютне притягивать драгоценные камни и золото, достоин вступить в наш орден… Кто умеет взглядом разрушить скалу, силой веры возвести храм, достоин вступить в наш орден» [66] . Подобные параграфы написаны вполне серьезно. Роберт Фладд конечно же не шарлатан и не сумасшедший. Очевидно он обрел в ситуации герметического посвящения новые возможности, очевидно орден Розы и Креста играл (играет) любопытную роль в альтернативной истории цивилизации.
66
Apologia. 1614. Р. 11.
Розы и соловьи. Цветы вообще
Попробуем немного упорядочить наш текст и поставить на правильные философские ходули. Однозначность, монотонность суть пародия на термины «единство» или «монада». По мнению А. Ф. Лосева, вся античность была одержима проблемой единства и его производных.
Неоплатоники первых веков новой эры весьма широко трактовали восемь гипотез Парменида. Согласно Сириану, Синезию, Плутарху Афинскому, понятие «единство» можно применить к любой формации — будь то дерево, ураган, звезда, человек, при устранении идеи предварительной причинности. В каждом подобном организме присутствует средоточие формирующего света или тайного огня, который энергией своей осваивает ту или иную периферию, постепенно расходясь в «иное». Сперматический эйдос или свет человеческой композиции рождает интеллект, затем душу небесную, затем рациональную и, связуя космические элементы, образует субтильное и плотное тело индивида. Это называется индивидом, пока и поскольку сердце озаряет мозг и последний сохраняет с ним связь, что зависит от присутствия в крови тайного огня. Как только огонь сей иссякает, мозг берет энергию из «иного», человеческая композиция начинает расширяться, распадаться и перестает чувствовать влияние собственного центра. «Мы грезим о путешествиях во вселенную, — сказал Новалис. — Разве не в нас эта вселенная? Только в нас и больше нигде вечность и ее миры. Ныне нам кажется, что внутри темно и одиноко, но будет совсем по-другому, когда это затмение пройдет». По-другому случится, когда мозг из коллективного рацио вернется в собственную «рациональную душу» (anima rationalis) и вновь обретет нормальное восприятие мира вне однозначности — плюс-минус, пригодно-непригодно, полезно-вредно.
Фрагменты, фрактальность. Чем дальше уходит человек в «иное», тем лучше его расценивают в прагматической однозначности, тем аналогичней он сам расценивает окружающее. И напротив: приближаясь к своему единству, он уничтожает однозначность всякой вещи и в многоликости лжи перестает «понимать», то есть осваивать.
К примеру, британская энциклопедия так характеризует розу и соловья:
РОЗА — цветок из семейства rosaceae… у дикой розы пять лепестков.
Далее много информации подобного рода.
СОЛОВЕЙ — коричневая птичка шести с половиной дюймов, пение отличается крещендо-эффектами. И так далее.
Боже упаси обвинять в чем-либо энциклопедию. Однако подобные сведения совершенно бесполезны для людей простых и мечтательных. Попробуем поразмыслить о розах и соловьях. Пять или шесть взглядов на розу и соловья.
Отчеты о преступлениях, благодеяниях, красотах, добродетелях и пороках роз любых колоритов и сложно-лепестковых округлостей занимают очень много архивных помещений. В библиотеке китайских императоров сведения о розах, розанах и розовой метафизике составляли пятьсот томов. По записям византийского историка Хрисантия, когда фанатики халифа Омара сжигали александрийскую библиотеку, они предварительно вытащили все книги о розах, полагая очевидно, что остальное не представляет научной ценности. В Европе тоже достаточно информации о розах. Открываем «Тайную философию» Агриппы Неттесгейма: «Запах роз пугает клопов, скорпионов убивает». В 1536 году, в присутствии епископа Бранденбурга, господин Парацельс свел в пепел белую розу и минут через пять вырастил из этого пепла пурпурную.