Веселая поганка
Шрифт:
«Зачем, спрашивается, глазами бегал? — ехидно усмехнулась своим мыслям я. — Можно подумать, что-то понял. Там же по-английски.»
— Все в порядке, — сказал он, — идите за нами.
И я тут же вырвалась вперед.
Я бежала, а головорезы Гургенова спокойно топали за мной. Выскочив на улицу, я закрутилась по тротуару, как озабоченный блохами Тузик за своим хвостом: куда? Куда?! Куда!!!
Головорезы подхватили меня под руки и буквально внесли в широкий и длинный автомобиль, медленно выкатившийся из-за угла. Не знаю почему, я начала
Признаться, таких автомобилей я раньше не видала и сходу не смогла его марку определить. Да мне и не до этого было, я негодовала и пыталась выразить головорезам свое «фи», они же заталкивали меня на заднее сиденье и затолкали. Желая выйти, я решительно схватилась за ручку двери и почувствовала на своем плече чью-то теплую руку. Оглянулась — Гургенов с доброй тревогой смотрел на меня.
— Здрасте, — сказала я, оставив и головорезов и дверную ручку в покое. — Не думала, что вы сами приедете за мной.
— Я понял, что дело срочное, — ответил Гургенов, давая водителю знак трогать.
— Срочное, очень срочное, — залепетала я.
— Тогда сразу и рассказывайте.
Я заглянула в глаза Гургенова, стараясь понять, что он за человек. Порой для этого годятся и глаза. У Гургенова они были странные: разного цвета. Один — карий, другой зеленый. Разные, но добрые глаза.
И с чего вдруг он, такой важный и занятой человек, решил откликнуться на мой отчаянный зов?
Изменила бы себе, если бы не задала ему этот вопрос. Гургенов спокойно ответил:
— Когда женщина просит о помощи, мужчина не должен отказывать.
«Вот он, восточный человек! — подумала я, загораясь надеждой. — Такой обязательно моего сына найдет, моего Санечку, моего ангелочка.»
Вдохновленная этой мыслью, я подробно рассказала Гургенову все, начиная с того момента, как увидела любовницу мужа, стелившую постель, и заканчивая звонком Тамарки. Умолчала лишь о рвущемся в любовники Буранове.
— Ваш муж не знает о случившемся? — удивился Гургенов.
— Нет, — ответила я. — Даже думать о нем не хочу. Говорю же, я влюбилась в другого, в американца. Он, правда, странный какой-то. Даже подозреваю, что он шпион. Агент ЦРУ. Но мой муж ничем не лучше — он изменил мне!
Брови Гургенова поползли вверх, выражая удивление, которое, впрочем, плавно переросло в задумчивость. Наконец он изрек:
— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой преданности мужу. Там, где есть преданность, нет места измене.
«Очень глубокие мысли, — подумала я. — Нужно было звать Гургенова, чтобы услышать такие перлы.»
Я вспылила:
— Преданность! Как вы можете так говорить, когда муж первым изменил мне? Кстати, первым и единственным в нашей семье, потому что я ему еще не изменяла — не успела. И вообще, разве это важно сейчас? Сейчас важно найти моего сына!
Гургенов снова задумался.
— Что же касается агентов ЦРУ, — неожиданно произнес он, — то с одним из них я лично знаком. И этот человек совсем не похож на американца из вашего рассказа. Американец мне симпатичен.
— Мне еще больше, — заверила я, но Гургенов уже не слушал меня.
Он снова задумался. Еще глубже, чем прежде.
Думал он долго. За это время я, мучимая молчанием, изрядно исковыряла ногтями дорогое кожаное сидение его автомобиля. Наконец он заговорил.
— Хорошо, что мы знаем город, где это случилось, — сказал он. — Вашего американца из аэропорта сразу туда увезли?
— Не уверена, в этот ли город его вообще в первый раз увозили.
— В первый раз? — удивился Гургенов.
Я пояснила:
— Он путано рассказывал, сами понимаете, иностранец. Думаю, увозили его несколько раз, на мосту-то он был в пижаме, а в аэропорту он был в костюме. Не злодеи же его переодели.
Гургенов кивнул.
— Понятно, — сказал он. — Ничего вам не обещаю, но ребенка найти мой долг. Его я выполню.
И он дал знак водителю остановиться. Лицо его было спокойно и непроницаемо. Я поняла, что аудиенция закончена. Не испытывая никакого удовлетворения, испугалась и закричала:
— Не хотите ли вы сказать, что я выйти должна?
— Говорите, пожалуйста, тише, — попросил Гургенов.
— Не хочу выходить, — зашипела я.
— Вас никто не заставляет, но что вы будете делать здесь?
— С вами говорить.
— Но о чем? Вы все уже мне рассказали, и я вам все сказал.
— Да, но разве на этом разговор закончен? Вы не знает разве как это происходит у нормальных людей? Мы теперь должны раз по десять повторить все, о чем говорили, а когда таким образом закрепим полученную друг от друга информацию, минуты две попрощаемся и разойдемся. По— другому я не могу. В моей жизни и без того слишком много непривычного происходит, так можно и с ума сойти.
Гургенов уставился на меня своими разными глазами. Он молчал; я растерялась. Абсолютно не знала, что сказать — ничего в голову не приходило. На языке ни одного слова. Бывает такое иногда со мной, как это ни фантастично.
— Почему вы молчите? — спросил Гургенов. — Вы же хотели говорить.
— Ах, да, — опомнилась я. — Так вы найдете, значит, моего сына?
— Я уже вам сказал.
— Спасибо, я просто так, чтобы внести ясность. А я? Вам не нужна моя помощь?
Брови Гургенова медленно поползли вверх. Это было страшно: ползущие вверх брови на спокойном невозмутимом лице. Я струхнула.
— Нет, — прошептала я, — вы не так меня поняли. Просто не могу сидеть сложа руки. Привыкла действовать, а что делать не знаю. Может вы мне что-нибудь посоветуете? Как бы вы поступили на моем месте?
— На вашем месте?
Его брови опять поползли вверх. Мне почему-то жутко стало, уже не рада была, что не покинула машину добром. Зачем уперлась? Что за характер?
Однако Гургенов не рассердился. Пошевелил, пошевелил бровями и ответил:
— Я бы на вашем месте разыскал того американца. Зря вы с ним утром поругались.