Весельчаки, храни вас Бог!
Шрифт:
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я всегда хотела играть. Всегда.
МАКДАФФИ. Почему?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Не знаю.
МАКДАФФИ. Нет, знаешь.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Из-за пустоты. Пустоты внутри.
МАКДАФФИ. Чушь. Пустой играть не может. Только полный. Игра тебя опустошает. И тем, кто наполняются, приходится опустошаться вновь, как абсцессу или ночному горшку. Большинство уходит или умирает. Некоторые безумцы продолжают в том же духе. Потому что безнадежно одержимы. Целиком и полностью потеряны для чего-то другого. Они – актеры. Остальные всего лишь люди, а люди – зло. Они жалкие и жестокие. Лицемерные. Сбиваются в стаи, будто собаки. Рассерди их хоть раз, и они улучат возможность зубами
МЭРИ МАРГАРЕТ. Если вы так считаете, почему вы все это делаете?
МАКДАФФИ. А что еще мне делать?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я не знаю, но наверняка можно найти лучшее применение своей жизни, чем доставлять удовольствие людям, которых вы презираете. Это не жизнь, а ужас.
МАКДАФФИ. Это не жизнь, а ужас. Театр – ловушка. Жизнь – ловушка. Все это одна гигантская гнойная язва. Такова моя философия. Можешь записать. Это моя версия нагорной проповеди. И сказал Господь Бог Макдаффи лестригонам, все это одна гигантская вонючая язва.
МЭРИ МАРГАРЕТ. В таком случае, не думаю, что мне хочется здесь остаться. Передайте Джону Роузу мою благодарность, но я возвращаюсь домой.
МАКДАФФИ. Да, точно, убегай, как испуганная маленькая мышка. Ты же ничем от нее не отличаешься.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Не хотите, чтобы я осталась – прекрасно. Я ухожу.
МАКДАФФИ. Я тебя еще не отпускал.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Да мне насрать. (Поворачивается, чтобы уйти).
МАКДАФФИ (голосом Бога, и впечатление производит). СТОЯТЬ!
МЭРИ МАРГАРЕТ (потрясенная голосом, останавливается против воли). Что? Чего вы хотите? Теперь вы не хотите, чтобы я уходила?
МАНДАФФИ. Мне очень хочется, чтобы ты ушла, но ты не можешь.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Еще как могу. Смотрите внимательно.
МАКДАФФИ. Если уйдешь ты, уйдет Джон Роуз. А если уйдет он, мы спикируем, как подстреленная утка. Ты представить себе не можешь, каково мне это признавать, но моя дочь права. Если ты на меня сошлешься, мне не останется ничего другого, как убить тебя.
МЭРИ МАРГАРЕТ. То есть вам нужен он – не я.
МАКДАФФИ. Разумеется, он, маленькая дурочка. Ты мне до фонаря.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я не хочу работать у вас.
МАКДАФФИ. Это еще почему?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Потому что вы ужасный. Самый ужасный из всех, кого мне довелось встретить за всю мою жизнь. А я работала в Голливуде.
МАКДАФФИ. Я – не ужасный. Что ж, ладно, меня полагают ужасным. Но мне дозволено быть ужасным. Я – гений.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Если вы такой гений, почему ваша труппа разваливается? Почему вы бедны, как церковная мышь, и выступаете в вонючих, старых, полузаброшенных театрах вонючих, старых, Богом забытых городов для глупых людей?
МАКДАФФИ. Не смей оскорблять моих зрителей.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Вы только что сами сказали, что их мозги залиты нечистотами. Это не оскорбление?
МАКДАФФИ. Мне разрешено их оскорблять. Последние сто пятьдесят семь лет я нес факел культуры этим бедным, невежественным недоумкам, поэтому могу называть их, как мне того хочется. Ты этого права не заработала.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Нет у меня к вам уважения.
МАКДАФФИ. Да плевать мне на то, что ты обо мне думаешь. Уважай работу. Работу, черт побери. Это все, что имеет значение.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Работу я уважаю.
МАКДАФФИ. Так чего тебе не остаться, чтобы выполнять ее?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Потому что вы меня ненавидите.
МАКДАФФИ. Тебе нужно мое одобрение
МЭРИ МАРГАРЕТ. Чье-нибудь нужно.
МАКДАФФИ. Выполняй ее, как положено. Если ты выполняешь ее, и выполняешь хорошо, остальное значения не имеет.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Как я смогу что-то делать хорошо, если вы собираетесь постоянно на меня орать?
МАКДАФФИ. Я не собираюсь постоянно на тебя орать. Иногда я буду орать на других. Ты думаешь, я буду растрачивать свой голос, крича на пустое место?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я думаю, вы встаете утром и кричите, глядя в зеркало. И окажись я на вашем месте, тоже бы кричала.
МАКДАФФИ. Послушай меня, глупая, глупая маленькая девочка. Я предлагаю тебе возможность. Второй тебе не представится никогда. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я даю тебе шанс. Почему – это не важно. Я – дареный конь, так что нечего тебе всматриваться в мой вонючий рот. Идешь ты к нам или нет?
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я просто не хочу, чтобы на меня все время кричали.
МАКДАФФИ. А чего ты хочешь? Любви? Ты пришла сюда в поисках любви? Потому что если ты хочешь играть, чтобы тебя любили, ты безумна. Причина, которой я могу обосновать желание играть, одна: ты без этого не можешь. Что ж, ты, судя по всему, можешь. Но потом не приходи ко мне вся в слезах и не жди, что тебе пустят в дом, как дворовую кошку. Не выносишь жары – вытаскивай из котла свой красивый маленький зад.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я пытаюсь вытащить зад из этого чертова котла, но вы сбиваете меня с толку.
МАКДАФФИ. Ты сбилась задолго до того, как пришла сюда, сладенькая.
МЭРИ МАРГАРЕТ. А вы все только усугубляете. И я вам не сладенькая. Не хочу оставаться, чтобы на меня кричал самовлюбленный маразматик.
МАКДАФФИ. Я – не маразматик. А самовлюбленность в моей профессии необходима. Послушай и постарайся понять. Я ненавижу кино. Я ненавижу дилетантов. Я ненавижу людей, от которых несет невинностью. И я ненавижу даже мысль о том, что этот никчемный сукин сын Джон Роуз свое возвращение в мою труппу обусловил необходимостью брать и тебя.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Что ж, вы можете взять свою труппу и посмотреть, как глубоко вы сможете заткнуть ее себе в…
МАКДАФФИ. Извини, но у меня такое впечатление, что я еще не договорил… (Пауза). И пусть все выглядит с точностью до наоборот, я, по крайней мере, кое в чем, реалист. Бог свидетель, не во многом. Мне нужен Джон Роуз, отчасти потому, что он – мелкая американская звезда и действительно станет приманкой, которая увеличит заполняемость залов, в чем мы крайне нуждаемся, но, прежде всего, потому что он блестящий, мощный актер. После меня он – самый одаренный из всех, с кем мне приходилось работать. Мне больно это говорить, но что есть, то есть. Я уже четверть века не могу сыграть правдоподобного Гамлета. Мы должны играть «Гамлета». Джек Койн – картонный Гамлет. Он – Лаэрт, пытающийся казаться Гамлетом. Джон Роуз – великолепный Гамлет. Я еще могу сыграть Отелло, пусть мне не очень-то и поверят, но Койн – такой отвратительный Яго, что мне иной раз хочется оставить Дездемону в живых и задушить его. Да, отклонение от сюжета, но в нескольких случаях меня так и подмывало это сделать. Проблема не в том, что он плохо говорит текст, но зрители просто ненавидят его, а пьеса захватывает, если мы любим Яго, и Отелло может показать себя в лучшем виде, если Яго ему под стать. Мне нужен Джон Роуз для Яго. Мне нужен Джон Роуз для Ромео, и для принца Хэла, и для других ролей. А поскольку этот ублюдок, можно сказать, держит меня за яйца, я должен брать и тебя. Тут и возникает главный вопрос: что мне с тобой делать? Надеюсь, ты не думаешь, что сможешь вальсировать здесь и…