Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
– Папа, – сказал он, – я знаю, что надо сделать. Надо дать Васе почитать хорошую книжку. У меня есть. Он прочитает и все поймет. Мне кажется, он ни разу в жизни не прочитал ни одной книжки.
Я был растроган. Я понимал, что это предложение лишено, наверное, практического смысла, но отдавал себе отчет в том, что Ваня в четыре года считает хорошую книжку единственным средством воспитания безнадежных хулиганов.
Маша услышала наш разговор и вдруг сказала, что она с этим Васей сама разберется. Так Вася, сам того не подозревая, мгновенно оказался в ситуации,
– Я знаешь как с мальчишками разбираюсь, – сказала Маша.
Я это и правда знаю. Воспитатели в детском саду говорят, что Маша не только дружит исключительно с ними, но и держит их в кулаке. И она мне показывала этот кулак.
И она что-то в итоге сделала с этим Васей. Она не говорит, что именно. Но его больше нет в Ваниной жизни и в его разговорах о ней.
Я думаю, что Маша его, конечно, просто избила. Я думаю об этом с уверенностью, потому что вижу, каким счастьем светятся ее глаза, когда она говорит, что очень быстро разобралась с ним.
А Ваня тем временем по-прежнему пребывает в каком-то рассеянном майском настроении. Маша, хотя и сама часто дерется с ним, на самом деле создала ему тепличные условия для жизни. Она бьет его, только когда чувствует, что на ее глазах Ваня совершает какую-нибудь глобальную несправедливость. Чаще всего по отношению к ней, конечно. Я, например, подарил им по радиотелефону с вмонтированным в него чупа-чупсом. Это игрушечные телефоны с настоящим радиоприемником. И вот Ваня у своего наушника случайно оторвал одно ухо, очень расстроился и переживал до тех пор, пока не оторвал такое ухо и у Машиного телефона. И она увидела, как он это делает. И избила его. Но и он дрался как лев – как раз ее радиотелефоном. В общем, нет у них больше ни одного радиотелефона.
Но тем не менее настроение у Вани и правда до странности светлое. Он ходит и целыми днями что-то шепчет, качает головой. Пока шел с няней из детского сада, нарвал букет куриной слепоты и ночью подарил мне. Не маме и не сестре. Это я получил этот букет. И это у меня стоял комок в горле.
А на следующий день Ваня сказал, что ему очень нужны две пачки жвачки «приколись по-кислому» с татуировкой.
– Зачем тебе столько? – спросил я.
– Потому что я хочу приклеить не только на лоб, но и на спину, – ответил он. – Я никогда не пробовал на спину. Боюсь, у меня не получится с первого раза. Поэтому мне нужны две пачки.
И я ему сказал, что две не гарантирую. Мне все это объяснение вообще показалось каким-то натянутым. Он помолчал и произнес:
– Значит, я тебе цветы дарю, а ты мне жвачку не покупаешь?!
Только тут я осознал всю глубину этого коварного плана. Ни его мама, ни тем более сестра не купили бы эту жвачку. И во мне он тоже не был до конца уверен. И тогда в его голове созрел этот холодный расчет. И он последовательно, в два дня реализовал свой план.
Купил ли я ему после этого жвачку Malabar? Об этом будем знать только мы двое.
После этой истории он продолжает строить далеко идущие планы. Так, он с Машей и со своей мамой сходил в зоопарк. Они делают это более или менее регулярно. Им очень нравится, тем более сейчас, когда уже тепло.
– Мы рассматриваем животных, – рассказывает Ваня, – ходим в дельфинарию (сколько я ни предлагаю ему говорить «дельфинарий», он не соглашается), катаемся на аттракционах «Али-баба» и «Звездочка»…
Я знаю эти аттракционы. Садишься и вращаешься то по часовой стрелке, то против, то качаешься вверх-вниз… В общем, малоприятная вещь. Ваня, как только покачается одну минуту, начинает истошно кричать две фразы. Первая:
– Я больше не выдержу! Вторая:
– Я хочу еще!
Ну, и вот они вернулись из зоопарка, где на всех животных посмотрели, себя показали, на всем, что каталось, покатались. Они не сделали только одного. Алена не купила Ване лук в виде Человека-паука. Она говорит, потому, что купила все остальное.
И Ваня за ужином говорит своей бабушке:
– Я тебе рассказываю историю. Мы скоро с папой поедем в зоопарк.
– Ты же только что из зоопарка! – удивляется бабушка.
– Опять поедем, – говорит Ваня.
– А что, папа уже вернулся из командировки? – удивляется бабушка.
– Да, еще вчера, – машет рукой Ваня. – Мы там покатаемся на каруселях, посмотрим на животных, сходим в дельфинарию… Маша, слушай, это тебя тоже касается!.. А потом папа нам купит лук из Человека-паука. Правда, мама?
И я смотрю на него и понимаю: все только начинается.
«Ты больше не напишешь никакую книжку»
Тут вышла книжка «Отцеводство» про Машу и Ваню (не та, что вы держите в руках, а другая), и надо было ее представить книжным критикам. Присутствие Маши и Вани было обязательным. Но они и не сопротивлялись. Им самим было интересно.
Сначала они долго в полном недоумении листали саму эту книжку. Потом пришли в какой-то дикий, неописуемый восторг. Потом затихли. Я не думал об этом. Мне было не до них. Я опаздывал с ними на эту презентацию, в «Атрилэнд» на Курской. В машине они опять стали разглядывать книжку. Ну, Маша и Ваня были, конечно, самые благодарные ее читатели. Они мучительно долго вглядывались в фотографии своих игрушек, разбросанные по всему «Отцеводству» в таком же количестве и в таком же беспорядке, как и в жизни (то есть иногда мне самому казалось, что на одной странице под одной фотографией должны быть, если присмотреться, еще восемь-десять карточек).
Это все было, конечно, потрясение для них. До сих пор герои книжек для них были примерно тем же, что и для меня, то есть всем.
Потом они о чем-то зашептались. Они не хотели, чтобы я слышал их разговор. Я ждал. Наконец, Маша сказала:
– Папа, мы что, теперь дети из книжки?
В этот момент я подумал, что пора прекращать писать о детях. (С тех пор я об этом и думаю.)
– Вам это не нравится? – спросил я.
– Мне очень нравится, – быстро сказал Ваня.
– И мне очень, – сказала Маша. – Я в детском саду расскажу, что мы дети из книжки.