Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
Я готов был повеситься. Я говорил себе, что не надо было готовить ее к тому, что это будет счастье. Надо было готовить к тому, чем это и было, – к реальной жизни, когда ты можешь остаться без оранжевого банта, имея на него все права, и когда вместо тебя симпатичный парень сажает на плечо совсем другую девочку.
Мне так хотелось, чтобы этот день был счастьем. Хотя бы это утро.
Еще утром я думал, что все, что зависит от меня, я для этого сделал. Теперь я так не думал.
За ними закрылись двери класса, нас попросили забрать Машу через три часа.
Я подарил Ване замок черепашек-ниндзя. Он очень давно умолял меня купить его.
– А Маше что? – спросил он.
Я удивился, потому что не думал, что именно эта мысль придет ему в голову при виде замка. Тем более что он заметил, конечно, что на линейке каждому первокласснику вручили еще по пакетику со школьными принадлежностями.
– Почему ты спросил об этом? – поинтересовался я.
– Потому что она плакала, – сказал он.
Мы поехали в магазин и купили Маше Рататуя, чудесного зверя, мягкую игрушку, о которой она начала мечтать с тех пор, как посмотрела мультфильм «Рататуй», в котором, правда, Рататуем называлось драматичное блюдо высокой французской кухни.
Мы не встретили Машу на выходе из школы. Она сама нас встретила.
– Папа, мне так понравилось! – воскликнула она. – Я получила пятерку!
– За что?! – обрадовался я.
– За рисование! И я правильно написала свою фамилию!
– Пять баллов, Маша! – крикнул я. – Пять баллов!
– И я подарила директору начальных классов букет цветов, – сообщила Маша. – И поздравила ее.
– Что ты ей пожелала? – спросил я, цепенея от охватившего меня восторга.
– Чтобы она не болела, – сказала Маша.
– Здорово! – еще больше обрадовался я. – Очень здорово.
– А линейка мне очень не понравилась, – сказала Маша.
«Ну как я могла стараться?!»
Ну вот и все. Я потерял дочь.
Она уходит в восемь утра. За ней заезжает такой небольшой, ярко раскрашенный автобус и увозит ее и Ваню. Они называют его «Доставкой». Маша звонит и говорит:
– Мы в «Доставке». Ну как ты?
«Доставка» возвращает их, одного из детского сада, другую из школы (начальные классы и детсад в одном здании), в половине седьмого вечера. Я возвращаюсь домой, когда они уже спят. Раньше у нас была возможность увидеться, когда я сам возил их утром в детский сад. Но теперь у них «Доставка». Они до смерти рады ей. Это новое явление в их жизни. И оно заслоняет собой солнце. Я вот думал, почему они так помешаны на этой «Доставке». И понял, что дело только в том, что «Доставка» не имеет никакого отношения к их родителям. Они сами садятся в нее, сами едут, сами выходят и идут в школу и детсад, сами переодеваются. «Доставка» означает какой-то переломный момент в их жизни. «Доставка» означает, что они повзрослели настолько, что могут в принципе обходиться без родителей. Или по крайней мере они осознают: их родителям должно быть понятно, что с того момента, как в их жизнь ворвалась «Доставка», их дети стали другими людьми.
Поэтому они молятся на нее и утром не надо их трясти, чтобы они открыли глаза, а достаточно сказать, что «Доставка» уже завелась и выезжает к ним.
Но, правда, уже был один ужасный случай.
Маша позвонила мне из «Доставки» и долго рассказывала, что она сегодня получила первую «четверку». До сих пор она получала одни «пятерки», и я было уже привык к мысли, что в этой школе первоклассникам никаких других оценок и не ставят – просто для того, чтобы они не возненавидели школу раньше времени. Ну, оттягивают там просто этот момент до последнего.
Но оказалось, что Маша может получить и «четверку». Это произошло на рисовании.
– За что ты ее получила? – поинтересовался я.
Голос Маши не казался расстроенным. Поэтому я спокойно говорил на эту тему. Если бы я понял, что она придает этой «четверке» какое-то сверхъестественное значение, хотя бы отдаленно напоминающее значение, которое занимает в ее жизни, например, «Доставка», я бы сразу заткнулся. Но это был другой случай, я сразу понял. И я спросил, за что ей поставили «четверку».
Я понимал, что она не воспримет этот вопрос так, что я могу быть недоволен ее способностями или вообще способен поставить их под сомнение. Мы оба понимали, что я спрашиваю, почему ей поставили «четверку», потому что понимаю: только какие-то сверхъестественные обстоятельства могут заставить получить ее «четверку». Значит, что-то случилось. Или даже стряслось.
– Мне поставили «четверку» за красивость, но не за старание, – сообщила она.
– Это учительница так сказала? – переспросил я.
– Конечно, – подтвердила она. – Это же она поставила «четверку».
– А почему ты не старалась? Вы что рисовали?
– Папа, – торопливо сказала Маша, – все дело в этом. Мы рисовали не тебя, не маму, не дом, не небо, не реку. Луковицу! Ну как я могла стараться?
У меня больше не было к ней вопросов, кроме одного:
– Вы еще в «Доставке»? – на всякий случай спросил я.
– Да, стоим около школы.
– Но мы же с тобой разговариваем уже 15 минут, – удивился я.
– А мы ждем одного мальчика с футбола, – сказала Маша. – Вот он идет.
Она позвонила еще через минуту.
– Папа! – кричала она. – Папа! Ты больше никогда не будешь играть в футбол! Никогда! Дмитрий страшно поранился! Он еле дошел до «Доставки»! Я не разрешаю тебе больше играть в футбол! Я сойду с ума! Ты пойдешь, только если я буду ходить с тобой!
– В одни ворота все-таки, наверное, можно, – услышал я страдающий голос Дмитрия.
– Что с ним случилось? – со страхом спросил я Машу.
– Рука! – простонала Маша. – Така-а-я царапина!
– Наплевать, – опять услышал я голос Дмитрия.
Я думал, он добавит что-нибудь вроде «Я знал, на что шел…». Но он замолчал. Он еще не научился кокетничать с девочками.
– Вы доехали? – спросил я.
Там ехать-то пустяки, минут пять-семь без пробок, а пробок, в общем-то, не бывает.
– Доехали, – сказала Маша. – Ваня, выходим! Еще через две секунды я услышал ее задумчивый голос:
– Папа, а вот что делать, если, например, ты выходишь из «Доставки», а тебя никто не встречает?
– А что, няни вашей там не видно?
– Нет, ну например? – настаивала Маша.