Веселые поминки
Шрифт:
– Но я не предполагала, что за столь короткое время вы так далеко продвинетесь. Поэтому, с вашего позволения, я бы хотела еще несколько дней подумать, прежде чем сформулировать свое желание. Пока же могу вам только сказать, что до сегодняшнего дня, а точнее, до разговора с вами, я мечтала лишь об одном – слегка изменить свою внешность. Но то, что предлагаете вы – буквально ошеломило меня. Я и не знала, что такое возможно в нашей стране!
– В любом случае, – успокоил меня Смысловский, – вам необходимо пройти общее обследование, сдать анализы. А для этого понадобится несколько
Он даже не мог себе представить, насколько это устраивало меня!
– Через пару дней мы проведем, так сказать, виртуальную операцию, – он кивнул в сторону компьютера, – и вы сможете выбрать для себя самую симпатичную мордочку.
В знак того, что наша беседа подходит к концу, он поднялся со своего кресла. Я последовала его примеру.
Провожая меня до двери, он сообщил, что на втором этаже я найду дежурного врача, который поможет выбрать мне палату и сделает все необходимое. Пообещав навестить меня в течение дня, он попрощался со мной.
Внешне никак не проявляя чувств, внутренне я торжествовала. Я добилась всего, о чем только могла мечтать, причем без всякого риска быть подвергнутой операции. У меня в запасе уже было несколько дней, а при необходимости я могла растянуть свою нерешительность до бесконечности.
Но я не думала, что мне понадобится пробыть здесь больше недели, особенно после того, что услышала в кабинете Смысловского. Расхваливая свой институт, он почти признался в тех преступлениях, в которых я подозревала его.
Поднявшись на второй этаж института, я с помощью молодого, но очень уверенного в себе дежурного врача выбрала себе светлую одноместную палату, в которой и расположилась с максимальным комфортом. К моим услугам в палате были холодильник, телевизор, широкая удобная деревянная кровать. В палате был свой туалет и небольшая сидячая ванна, что было совсем не лишним при моем отвращении к так называемым местам общего пользования.
Дежурный врач познакомил меня с графиком процедур, которые мне необходимо было пройти в ближайшие дни. Он был совсем не обременителен, и большая часть дня у меня оставалась свободной.
С самым безобидным выражением лица я поинтересовалась у врача, насколько свободна я в своих перемещениях внутри института, ожидая всевозможных запретов и ограничений. Но, к моему удивлению, молодой нахал сообщил мне, что я, будучи совершеннолетней, вправе распоряжаться своей душой и телом, как мне только заблагорассудится, и предложил себя в качестве гида по самым укромным уголкам института.
Ледяные интонации в моем ответном слове охладили его пыл, и он довольно прозрачно намекнул, что в таком случае мне совершенно нечего делать целыми днями в палате, и рекомендовал мне по примеру остальных прыщавых девочек свободное от процедур время проводить вне стен института.
Таким образом я поняла, а в скором времени убедилась окончательно в том, что большинство пациенток, экономя деньги, вообще предпочитают амбулаторное лечение и переселяются в институт только в день операции. И даже приехавшие издалека
Свобода нравов и демократия – так я могла охарактеризовать атмосферу института через несколько часов своего в нем пребывания.
Тем не менее я не последовала совету дежурного врача и полдня потратила на то, чтобы изучить каждый этаж института, заглядывая во все палаты, операционные и подсобные помещения, возвращаясь в свою палату для встречи со специалистами и для сдачи анализов.
В конце дня я вынуждена была констатировать, что во всем институте не осталось ни одного уголка, не исследованного мною вдоль и поперек. А на моем теле не осталось ни одного места, куда вездесущие косметологи не заглянули бы. Мои пальцы и вены были исколоты, как у наркомана, и язык мой заплетался от рассказов о болезнях, которыми я переболела, начиная с грудного возраста.
«Жучок», поставленный мною в кабинет Смысловского, с самого начала барахлил. Сигнал неплохо был слышен на первом этаже, но время от времени пропадал, вернее, заглушался каким-то неприятным треском.
Видимо, это было связано с работой какого-то электронного прибора, местонахождение которого я так и не определила. Электронные приборы – те или иные – присутствовали почти в каждой комнате института, о назначении половины из них мог догадаться только специалист, поэтому я вынуждена была смириться с тем, что до меня хотя бы иногда доносились довольно содержательные куски разговоров, и на большее не рассчитывала.
На втором этаже ничего, кроме треска, вообще не было слышно. От этого треска у меня через полчаса разболелась голова, и я вынуждена была отказаться от дальнейших попыток «приема передач» в собственной палате.
Поэтому мне пришлось большую часть первой половины дня с загадочным видом прогуливаться по коридорам первого этажа, вызывая к себе нездоровый интерес мужской части пациентов.
В конце концов, это выглядело уже совершенно непристойно, и я отправилась восвояси к себе на второй этаж. Тем более что за все время прослушивания кабинета Смысловского, помимо вызывающего помрачение сознания своей монотонной периодичностью треска, мне удалось только уловить отрывки интимных признаний нескольких дефективных девиц да пару телефонных разговоров Смысловского с поставщиками оборудования для туалетов.
Во второй половине дня Смысловский выполнил свое обещание и нанес мне визит вежливости. Он поинтересовался моим настроением, спросил, не имею ли я претензий, после чего укатил в неизвестном направлении на своей старенькой «Тойоте».
Из окна палаты я наблюдала, как он с хозяйским видом проводит «медосмотр» своей потасканной любимицы и вытирает пыль с ее лобового стекла.
Никаких следов пребывания в институте Харчеева я, как ни старалась, не обнаружила. Да и вообще, мужская часть человечества была в этом заведении представлена довольно слабо. Несколько холеных мужиков в белых халатах да три-четыре пациента различной степени уродства, причина пребывания которых в институте не вызывала сомнения.