Веселыми и светлыми глазами
Шрифт:
Торопливо умывшись и одевшись, я вышел на улицу. Мне почему-то было очень весело. Что-то невысказанное, будоражащее, переполняя, бурлило во мне. Я пошел к морю. Перепрыгивая через испачканные нефтью, скользкие, будто тюлени, камни, сбежал к воде. Умыл лицо. Вода была ледяной, и у нее был запах тающего снега. Она была такой холодной, полярной, что ломило руки. Потом я взбежал на сопку и стал у самого края обрыва. По морю, по его свинцово-серой поверхности, таща за кормой белые буруны, двигались три торпедных катера.
Первой из знакомых, кто увидел меня в новом качестве, была Вера. Мы повстречались возле гостиницы. Вера остановилась, всмотрелась в мое лицо, языком перекинула папиросу из одного уголка рта в другой, пожевала ее и спросила строго:
— Кто это тебя?
— Что? — будто не поняв вопроса, сказал я, глянув на нее своим единственным, как у Полифема, оком.
— Подрался?
— Нет.
— Упал?
— Нет.
— А что же?
— Долго рассказывать, — как можно непринужденнее ответил я.
— Отлично! Картина — высший класс! Надо врачу показаться.
— Зачем?
— Ты с глазом не шути. Идем, хоть йодом помажу.
— Само пройдет.
Но Вера все-таки затащила меня к себе в номер.
— Минуточку! — крикнула администраторша, выглянув из своего полукруглого окошечка, когда я проходил вестибюлем. — Минуточку! — Она всмотрелась в меня, и по выражению ее лица я прочитал… Она автоматически перещупала какие-то квитанции и ядовито спросила:
— За место платили?
Инна Николаевна чуть не прослезилась. Губы у нее дрожали, она требовала немедленно заявить в милицию. Но так как я упорно ничего не рассказывал, не выдавал причины происшедшего, то это ее пугало и удерживало.
Единственным, кому это явно понравилось, был дядька, который в свое время своим чудовищным храпом выгнал меня из номера Эджворта Бабкина. Оказывается, его переселили ко мне в бельевую. Дядька, будто родному, обрадовался мне.
— Ты? Опять вместе! Вот это вывеска! — сказал он понимающе. — Подрался?
— Нет.
— Ага, кто-то кулак подставил, а ты наткнулся в темноте. Бывает!.. А я по второму кругу начинаю, — доверительно сообщил он мне. — Во всех номерах перебывал. И вот, видишь, опять встретились.
Я не разделял его радости и поэтому ничего не ответил.
Весь вечер дядьку не покидало хорошее настроение. Он лежал на диване, читал книжечку, поскабливал растопыренными пальцами одной босой ноги другую и все посматривал на меня. Взглянет и заговорщицки подмигнет, мол, знай наших!
А я со страхом ждал приближения ночи. Что-то будет!
Но, как ни странно, в эту ночь я спал. Правда, еще с вечера я предусмотрительно заткнул уши ватой.
Всю ночь мне снилась гроза. Как будто лежу я где-то на жестяной крыше, низкие лиловые облака ходят поодаль, и в белесом мареве, почти не умолкая, гремит гром. Крыша, как вагонная полка, дрожит подо мною…
Разбудил меня Филютек.
— Вставай, — сказал он. — Надо попытаться самим перемотать трансформатор.
Я быстро поднялся. Дядьки в комнате уже не было.
Пока я одевался, Филютек, посвистывая, заложив за спину руки, ходил по комнате.
— Надо где-то достать провод. Ноль двенадцать, — сказал он мне. — Первичная обмотка — четыре тысячи витков…
Эти цифры пока что мне еще ничего не говорили.
Мы пошли на базу. Оттуда в какую-то контору. Филютек проворно шнырял по кабинетам, вылавливал в коридорах солидных, представительного вида мужчин в темных костюмах и с сатиновыми нарукавниками. Полы пиджаков у них застегивались лишь на одну верхнюю пуговицу, а фалдочки на задних нижних разрезах оттопыривались в стороны. Мужчины слушали Филютека задумчиво, вздыхали, смотрели по сторонам.
— Это вам надо к… Попробуйте обратиться туда.
Мы шли по адресу, но и там повторялось все то же.
И тогда, отчаявшись, мы пошли по складам, по этим темным низким избушкам, раскиданным вдоль берега. Там нас принимали женщины в ватниках и пимах. Всячески старались угодить нам, помочь, но провода и у них не было.
Филютек не унимался, но под конец он понял, что провод нам здесь не достать. Мы молча побрели в город. И когда поднимались узкой кривой улочкой, возле одного из домов я увидел Макагона.
— Привет! — крикнул мне Макагон, подходя к калитке. Через изгородь протянул руку. — Ну как?
— Да ничего.
— Это я тебе такую фингалку подвесил?
— Знакомый почерк?
— Ага, — простодушно признался он. — Ну заходи в гости, если не сердишься.
Мы вошли во двор.
— А чего сердиться-то? — сказал я.
— Это верно! Ведь я не специально, — несколько сконфуженно, оправдываясь, сказал Макагон. — Честное слово! Битка у меня такая. Во! — Он сжал и будто взвесил кулак, показал Филютеку. Тот склонил голову набок и молча посозерцал. Кулак у Макагона выглядел внушительно, чуть ли не с голову Филютека. — Колотуха — будь здоров, только техники маловато, — сокрушенно вздохнул Макагон.
— Вы боксер? — поинтересовался Филютек.
— Приобщаюсь.
— Бои проводили?
— Был один.
— Ну и как?
— Проиграл, — виновато усмехнулся Макагон. — За технику во втором раунде сняли. И противник-то слабак попался, но такой шустряга. Я норовил ему по темечку тюкнуть, да не вышло. Вот если бы я ему по темечку тюкнул…
— Послушайте, у вас здесь можно где-нибудь достать провод? — прервал его Филютек.
— Какой провод?
И Филютек объяснил.
— Нет, у нас не достанешь, — сказал Макагон. Потер подбородок. — Есть у меня немножко…