Весенние игры в осенних садах
Шрифт:
– Хорошо, я расскажу тебе, что связано с этим местом. Когда-то, как я уже говорил, лет десять тому назад, одна юная и необычайно красивая девушка предложила мне в ее обществе покончить жизнь самоубийством.
– Она была наркоманкой?
– Нет. Она даже вино пила такими дозами, что не пьянела. Она находила такие слова для своих аргументов, что я не знал, чем ей возразить. Главная интрига заключалась в условии: она отдастся мне только в день нашего ухода из жизни.
– Она была целка?
– Да. Хотя я всячески пытался соблазнить ее.
– И она стремилась к самоубийству на полном серьезе?
–
– …на острове небесных Сетей? Она тоже читала эту драму?
Вера снова закурила, сделала глубокую затяжку и стала нервно теребить сигарету пальцами.
– Да. Тикамацу и подсказал ей идею. Собственно, подлинную причину ее навязчивой идеи уйти из жизни я так и не уяснил. Она говорила, что утратила интерес к жизни. В ее возрасте такое случается нередко, школьницы ежегодно десятками вешаются, выбрасываются из окон многоэтажек и горстями заглатывают таблетки. Но все это происходит стихийно, в состоянии нервного аффекта. А чтобы вот так целенаправленно подыскивать партнера и подговаривать его, предлагая уже готовый план… Это не укладывалось в мою голову.
– А возможно, она была больной… неизлечимо больной… Понимаешь?
– Невозможно. Ты бы видела это юное цветущее создание! Впрочем, болезни не интересуются теми, кто намерен умереть.
– Ас психикой у нее все было в порядке?
– И здесь я не заметил чего-то особенного… Разве что иногда говорила загадками или удивляла своей проницательностью…
– И чем же эта история закончилась?
– Она смогла убедить, что смерть – лучший для меня выход, ведь ничего более величественного, чем собственная смерть, я уже не создам, и что в назначенный день для нас откроется окно и мы не должны упустить этот шанс. И тогда мы пришли на этот остров, и она здесь отдалась мне впервые. После чего достала из сумочки ядовитый порошок, насыпала его в бокалы с вином и мы выпили.
– Правда? И что же было дальше?
Вера выбросила недокуренную сигарету в траву.
– Мы… умерли. Оттого-то и теперь, после смерти, меня все еще неумолимо влечет сюда…
– Ты с ума сошел! – возмутилась она. – К чему эти глупые шутки?! Что было потом? Вы выпили яд?
– Выпили. Однако яд меня не взял, я всего лишь потерял сознание. А когда очнулся, увидел, что она уже холодная.
– О господи! – она прижала ладони к щекам, словно пытаясь сбить с них полыхающее пламя. – И что… что ты сделал?
– Закопал ее. Здесь. Под вербой.
– Где именно? – истерически взвизгнула Вера.
– Здесь. Где мы сидим.
– Идиот! – она сорвалась с места. – Как ты можешь? Все! Я больше не хочу слушать эту бредятину! Или ты скажешь правду, или я ушла!
– Ну, хорошо, успокойся, я пошутил, – я поймал ее за руку и потянул к себе. – Просто я сто раз именно так представлял себе эту сцену.
– Так скажи же наконец, что произошло дальше? – Она снова присела рядом, однако раздраженно отталкивала мои руки. В ожидании ответа налила себе шампанского и выпила.
– Я обманул ее. Она отдалась мне, я же отказался умирать с ней.
– Ты так поступил?! – Вера очевидно была возмущена до глубины души, и когда я наполнил ее опустевший бокал, выпила без колебаний. Затем чиркнула спичкой и стала смотреть, как она горит, а когда пламя подобралось
– Я знаю, это подло, я поныне корю себя за все…
– И это происходило здесь? – Голос ее дрожал, она по-прежнему не смотрела на меня, а жгла спички и одну за другой бросала их обуглившиеся останки в траву.
– Да.
– А потом ты встал, подтянул штаны и сказал «па-па»?
– Ну, что-то в этом стиле.
– В таком случае ты негодяй, – сказала она ледяным голосом. Спички она наконец оставила в покое и, уронив голову на согнутые колени, повторила: – Ты не-го-дяй.
– Я знаю, – сказал я понуро и снова попытался ее обнять.
– Ты законченный негодяй. И забери свои гребаные руки. Налей мне. Какой ужас!
Она опьянела и покачивалась всем телом в такт музыки, дрожащей в ней, и я видел, что это была мелодия отчаяния. Зачем она так близко к сердцу восприняла придуманную мной историю? Возможно, примеряла ее к себе? Теперь, наверное, думала о том, что я оказался самым большим разочарованием в ее жизни. Ну так что ж, она недалека от истины. То, что я ей поведал, не единожды стремительной кинолентой прокручивалось в моей голове, я все еще метался между искушением красиво умереть или невзрачно слинять, воспользовавшись перед тем правом первой ночи. Конечно, я мог честно сказать Марьяне: нет, я не тот, на кого ты рассчитывала. Но я заранее такую возможность исключил. Мне казалось, что я уже слишком глубоко погрузился в эту историю, чтобы завершить ее столь примитивно. Все еще думал, что Марьяна в какой-то момент передумает и до самоубийства не дойдет.
– Знаешь, – сказал я, – все это выглядит нехорошо с расстояния времени, но тогда я не воспринимал ее намерения всерьез, думал, что это игра. Ты не должна думать обо мне плохо. С тех пор я очень изменился. И представь себе – к лучшему.
Вера посмотрела мне прямо в глаза, и в ее взгляде прочитывалось недоверие.
– Ты перестал врать?
– Нет, но я перестал охмурять девушек, вешая им лапшу на уши о своих чувствах, тогда как на самом деле ничего, кроме желания трахнуть, я к ним не испытывал.
– О, это интересно. Ты перестал охмурять… однако твоя вчерашняя вылазка на остров свидетельствует о другом. Ты бессовестный лгун. Мало того, что, встречаясь со мной, ты трахаешь кого-то у себя дома, о чем свидетельствует испачканная помадой подушка, да еще и занимаешься сексом на свежем воздухе, якобы на прощание. Признайся, со сколькими ты еще собираешься распрощаться? И кому будешь рассказывать про сегодняшний вечер как про акт очередного прощания? Похоже, это у тебя традиция: устраивать прощальные вечера на этом острове.
– Ты сама настояла прийти сюда. Я все тебе честно рассказал, а в награду получил обвинение в подлости. Я лгун! Да как ты можешь такое говорить? Я лгун! – Я откупорил очередную бутылку и налил в бокалы. – Да, я лгун. Но не для тебя. У меня нет тайн перед тобой. И вообще, я именно с тобой испытал своеобразное очищение… Да-да, не смейся, рядом с тобой я преображаюсь, все темные страсти забиваются в самый глухой угол моей души и нос оттуда не показывают… Ну, разве что иногда… Однако то, что произошло вчера… это ведь исключение… Я твердо решил со всеми распрощаться, кроме тебя. Чтобы только ты и я, понимаешь? И никого между нами.