Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика
Шрифт:
Второй автомат Шалый осматривает придирчиво: усаживается на ящик, делает полную разборку.
Раскосов, видя что и этот акээм почищен небрежно, что есть силы сдавливает губы, с которых вот-вот сорвётся замечание. «Рано, – выжидает он, – пускай сам признается. Ну, подыграй мне, чтоб я поскорее объявил выговор и отвязался!..»
– А-а, ротозеи…
В ладони у Шалого – закопчённый затвор; в нарезах, опоясавших цилиндрический наконечник, застыли загустевшие капельки смазки.
– По-зво-льте… Это делается так.
Раскосов почти силой отбирает у пожилого офицера несчастный затвор – Шалый отпрянул – и, нагнувшись, частыми, жгучими движениями проводит им вдоль
«Это тебе не в полку, – злорадствует Раскосов, – это там ты мог послать кого угодно и куда угодно, потому что на груди значок “мастер” и в технике ас! Это учебка, здесь работа бумажная, а твои отчёты и рапорты на тебя подшиваются в одну папку – личное дело!»
– Капитан Шалый, – громко объявляет Раскосов, так, чтобы слышали ребята из наряда по роте, – напомните военнослужащим вашего взвода порядок содержания личного оружия! Иначе этим вынужден буду заниматься я сам!..
– Есть.
Шалый безразличен.
«Смотрит, точно на стенку. Замочить меня хочешь?.. Нельзя. Я не из училища после выпуска. Я – заместитель командира роты». Но как не успокаивает себя Раскосов, чутьё подсказывает ему, что на сегодня достаточно: Шалому до пенсии три месяца осталось, и плевать ему, кто там над ним сверху – Раскосов, Иващенко или комбат Стахов – лишь бы жить давали. По вашээм [17] до сих пор гуляет знаменитая прибаутка старого капитана: «Быть бы мне генералом, если б не мой строевой шаг». Что верно, то верно, природа может наградить, а может и обделить. Силы у Шалого – хоть отбавляй: даже сейчас, в пятьдесят два вытворяет на турнике такое, что Раскосову и в двадцать давалось с трудом: склёпку десять секунд держит. Но вот марширует Шалый на редкость безобразно: шагает вперевалку и плечи дрожат, мечутся вокруг невидимой оси, будто где-то там внутри у него стрелка манометра дрожит.
17
Вашээм (ВАШМ) – военная авиационная школа механиков.
– Капитан Шалый, я объявляю вам выговор! …
– Есть выговор! – Шалый наградил Раскосова понимающим взглядом.
«Ничего от тебя не скроешь, – досадует Раскосов, – но мне вот тоже деваться некуда… Однако пора кончать этот спектакль».
– Дежурный!.. – не оборачиваясь, зовет Раскосов.
В оружейную комнату вбегает ефрейтор в линялом хэбэ [18] , – красная повязка сползает с рукава, ремень свисает на животе; штык-нож съехал до самой пряжки и болтается между ног. «Выпорол бы тебя за неуставной вид, за бардак в роте и за то, что в наряд заступил в подменке, москвич гребанный, – мысль у Раскосова вьётся быстро, – да не до того сейчас». Лицо у дежурного радостно-виноватое, он озабоченно прикладывает кончики пальцев к виску и начинает нескладно докладывать, но тут из коридора доносится крик дневального:
18
Хэбэ (ХБ) – хлопчатобумажное обмундирование (китель и брюки), солдатская гимнастёрка в Советской Армии.
– Рот, смиррн!..
«Иващенко нелёгкая принесла… Тоже мне, командир роты, а я за него приказы отдаю. Распустил людей». Раскосов презрительно смотрит на незадачливого ефрейтора. Потом говорит:
– Дежурный, поступаете в распоряжение капитана Шалого.
– Есть, – голос у ефрейтора-москвича срывается от волнения.
– А вы, капитан, займитесь… вашими автоматами.
– Есть… – отзывается Шалый.
Отстранив железную решётчатую дверь, Раскосов возвращается в коридор. Здесь его поджидает Иващенко. Вот он небрежно роняет дневальному у тумбочки:
– Вольно…
– Рот, вольн!.. – орёт над самым ухом дневальный-грузин. «Что тебя, режут что ли? Какой неудачный наряд! Завтра снова зашлю всех четверых. Эх, жалко старшина в отпуску и ещё целый месяц вот так колупаться, нервы себе мотать!»
Раскосов спокоен, не спешит докладывать: не уважает Иващенко, хоть тот и начальник. Насмотрелся тут в роте за три недели работы всякого – противно разговаривать. Да и бестолку.
А явился Иващенко не один. За его спиной прячется Мартынюк, заместитель командира роты по политической части: проще замполит.
– Товарищ майор, разрешите мне… в канцелярию? – Мартынюк улыбается, улыбка застывает на его губах, мертвеет, а глаза у парня, жалкие, затравленные. Раскосову противно: «Чего ради лез в замполиты? В актёрское, небось, мечтал поступить мальчик, а там тоже учиться надо, да и конкурс большой. Вот тебя папа с мамой в элвэвэпэу [19] и пристроили. А оттуда – сразу в “учебку”, образцовую, где за порядком следят и солдаты не насилуют офицеров, поближе ко Львову.
Чтоб в войсках сыночек не мучился. Да и генерал Мизак, начальник политотдела округа, поспособствовал. Вот и спихнули к нам с Иващенкой разгильдяя-лейтенантика. В отличную роту!»
19
Элвэвэпэу (ЛВВПУ) – Львовское высшее военно-политическое училище.
Мартынюк сразу не понравился Раскосову: политработник-профессионал хоть роль сыграть сумеет, наврёт, где надо, как следует, а этот – неудачник. Одна с ним морока, всё у него невпопад. Кривляния эти городские: если его хвалят – приосанится, гонор как у маршала; если запарка и нужно в одну минуту разделаться с сотнею дел, гнётся, словно гвоздь под молотком, только фуражка торчит. Вот как сейчас. Чует Раскосов, что не терпится Мартынюку улизнуть в канцелярию: начальнику в рот глядит, ждёт не дождётся.
– А что у тебя… там? – наконец, спрашивает Иващенко; разворачивается медленно, точно башенный кран над недостроенным домом, мутно смотрит на замполита.
Раскосов – весь во внимании, о Мартынюке забыл. Какой-то Иващенко сегодня не такой! Он же дежурный по части! Что это с ним?..
– Ну… Отвечай, зараза!
– Мне надо… радиогазету готовить… – лепечет Мартынюк.
– А… Ну, тогда иди… занимайся… – Иващенко согласно кивает.
Мартынюк с радостью прячется в канцелярию.
«Делай, делай газету», – скрипнув зубами, Раскосов смотрит в сторону. Известно ему: сядет сейчас Мартынюк за стол, пороется минут десять в книжках разных там генсеков и пособиях, а потом забросит их обратно на полку и начнёт грызть семечки. Вернётся вечером рота из наряда, вызовет замполит сержанта-комсорга, спихнёт ему работу, а тот надёргает цитат, слепит трафарет, куда и останется только подставить фамилии «отличников» и «двоечников». И к утру газета готова – Мартынюк засядет в радиоузле и прочитает текст вслух. А аппаратуру наладит и подготовит другой солдат.
Конец ознакомительного фрагмента.