Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика
Шрифт:
Закончили разминку. И Вадим Борисович, не мудрствуя, решил заслать ребят в кросс. Многозначительно уставился на часы, показал всем циферблат.
– Вернётесь позже двенадцати хоть на секунду, вечером будем ещё тренироваться.
Шура кивнул – и обречённо махнул рукой:
– Поскакали! Абдула, Ганя, сильно не отставайте!
Маршрут был знаком: Рогволд Станиславович часто гонял по нему вместо зарядки. Тропинка, что вилась по извилистому берегу, вела к деревне: нужно было добежать до поля, свернуть к кладбищу, обогнуть его, и по другой тропке, также через лес, вернуться назад.
Было уже известно: Вадим Борисович вымокнет до
Шура стартовал. Марат бросился ему вслед. Свешивались то там, то тут тяжёлые ветви – то и дело приходилось пригибать голову. За кустами маячила взрыхленная ливнем река. Вскоре разделились. Четверо во главе с Шурой вырвались вперёд. Марат и Ганя вскоре отстали.
Блеснула молния – желто-лазерный зигзаг прорезал влажную темень.
– Ой! – Ганя испуганно вскрикнул, едва не остановился.
– Да-а, этак шарахнет по голове и копыта откинем!.. – Слова как-то сами собой нашлись. Ганя выпалил что-то взахлёб – Марат не понял, успокаивающе хлопнул напарника по спине, да легонько подтолкнул кулаком вперёд.
– Беги, беги, не дрейфь. Лес большой, на всех молний не хватит…
Раздались оглушительные раскаты грома, донёсся отвратительный стонущий треск, что-то очень тяжёлое, верно старая сосна, повалилось, бухнуло. Метров через сто пришлось перепрыгивать через толстенный, пахнущий свежесрубленной древесиной ствол. Марат торопился и поцарапал колени о сучья.
«А ведь я сильнее, чем Ганя, не боюсь», – догадка вдруг ошеломила. И он обрадовался ей. Дыхание как-то само собой наладилось, бежать стало легче, только каждый шаг отдавался в икрах и голенях нудной ломотой, да винты от шипов впивались то в одну стопу, то в другую.
Водяная пыль хлестала по щекам. Сквозь дождевую пелену виднелись вдалеке ветхие, сросшиеся с землёй домишки. Побежали по опушке к кладбищу.
Вот и ограда. «Надо ср'eзать, а то Ганя не выдержит. Там есть лазейка», – подсказал сам себе Марат. Проскочили вовнутрь и помчались по центральной аллее, посреди могил. Мелькали в глазах покосившиеся кресты, надгробные плиты с пятнышками выцветших фотографий, прикрытые полусгнившими венками, холмики, увенчанные металлическими звёздами, совсем неухоженные, поросшие бурьяном и лебедой.
Ноздри уловили приторный запах. «Неужто Чмяга не в шутку, а всерьёз рассказывал про мужика с синим лицом, что сидел на могиле, грыз кость, скалился и подзывал… – По груди пополз холодок. – Мало ли что болтает этот недоумок. Сам соображай!» Марат перевёл дух, скосился на Ганю: тот тяжело дышал, но не отставал. Тощий, бледный как мел, стреляет глазёнками туда-сюда, мокрая регбийка висит на костлявых плечиках. «Какое ему регби! – подумал Марат. – Небось, из команды мастеров кто-нибудь упросил Рогволда Станиславовича взять маменькина сынка на сборы, чтоб уму-разуму набрался…»
Переборол раздражение, улыбнулся, подбодрил:
– Молодцом! Недолго осталось!
Когда оба вернулись обратно к знакомому полю, Вадим Борисович наорал матом: опоздали. Марат смолчал. Сходу пришлось подключаться к опостылевшей игре: теперь вместо «двое на двое» стало «трое на трое». Вадим Борисович придирался по мелочам – к каждому поочереди.
– Он без бабы всегда такой, – вполголоса проворчал Чмяга, когда попадали в завал. Марат опять на самом дне – выронил скользкий мяч, окунулся с головой в глубокую лужу, хлебнул мутной жижи. Пока лежал, успел подумать: «Причём здесь женщина?» Не понимал Чмягу. Считал, что это в порядке вещей, когда тренер даёт предельную нагрузку. Так и должно быть – это его святое тренерское право.
Впрочем, вскоре Вадим Борисович смилостивился: отпустил. Обрадовал всех известием о том, что нынче уезжает в Москву – «к семье».
Уже одни, свободные, заторопились в душ: слава богу, здесь, в Протасьино, хоть с мытьём проблем не было – в душе стирались и отогревались час с лишним.
«Отдых. А проклятый Вадим вернётся только к утру!» – ликовал Марат. Назад, к корпусу, шагал бодро, так, будто не было сегодня никакой тренировки.
После обеда – скудного и неаппетитного – Марат планировал отоспаться всласть. Но привязался Урий: расскажи да расскажи про Шерлока Холмса. Марат от души позавидовал его сельской энергии. Урий и в Каменском доставал – наученный горьким опытом, Марат перед отъездом в Протасьино предусмотрительно перелистал три первых тома из собрания сочинений Конон Дойля: подготовился, так сказать.
А куда деваться? Урий уже разлёгся на соседней койке. Вообще-то, звали его Юрой, но в прошлом году, когда только начинали заниматься, тот приходил на тренировки в майке, на которой крупными красными буквами было выведено: Uriah Heep [11] . С подачи Марата и окрестили Юру Летунова Урием. Хотя, вероятнее всего, тот сам вряд ли понимал, что такое Uriah Heep и с чем это едят.
В меру доходчиво, полушёпотом, чтобы не разбудить других, пересказал Марат содержание рассказов «Серебряный», «Москательщик на покое», «Тайна Боскомской долины». Разошёлся и добавил «Ошибку капитана Шарки», однако вовремя спохватился: рассказов про капитана Шарки у Конан Дойля имелось только четыре. Где Марат ещё родит, ежели Урий затребует? Язык уже заплетался, но, к счастью, Урия сморило в сон. Марат вытянулся на постели, распрямил заиндевевшие локти, на которые устал опираться, повернулся на живот, блаженно обнял подушку и заснул.
11
Uriah Heep – британская рок-группа, пик популярности которой в СССР пришёлся на первую половину 1970-х годов.
…Снился центральный стадион их спортобщества, в Черкизово. Перед самым отъездом их ДЮСШ в полном составе во главе с Рогволдом Станиславовичем промаршировала колонной перед главной трибуной на стадионе в Черкизово: был парад, посвящённый юбилею родного спортобщества. Своровал тогда Шура два настоящих флага с родными локомотивами на полотнищах. Марат в покраже не участвовал: как всегда, хоронился в сторонке. Но вот теперь снилось, что заводилой, оказывается, был он…
Ужин разочаровал – как будто и не поел: подгорелая, слипшаяся вермишель, костистая рыба, чай. «Нет, в Протасьино досыта не наесться», – думал Марат. Когда возвращались из столовой, Чмяга возмущался.
– Чтобы я ещё раз поехал на сборы? Да ни в жизнь! Рогволд, козёл, усиленное питание обещал. А на поверку хрен, наколол. И бегай теперь целый день по грязи с пустым желудком. А я что, нанимался?.. Небось, у себя с Вадимом каждый стакан колбасой копчёной зажирают…
– Да, на пустой желудок баб снимать западл'o! – поддержал Шура, хитро рассмеялся. Марата передёрнуло от омерзения. А Чмяга приосанился, зашагал важно. «Доволен, что Шура с ним соглашается», – догадался Марат.