Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика
Шрифт:
Народу на пляже было немного, всё больше местные. Марат сорвал шиповки, снял шорты и остался в одних плавках. Ступая по вязкому песку, побрёл к воде. Когда зашёл по шею, почувствовал течение: стало потихоньку сносить. От своих держался поодаль: надоели все. Стеснялся неуклюжего тела и всё вспоминал родителей: «Вот, произвели на свет, осчастливили… Теперь мучайся, что не такой как все, не коллективист. Пружина носится, как лось – так он таким ловким родился. И в сборную взяли, в Марокко слетал. А ты за год даже разряда не заработал…»
Марату
Внезапно обрызгали с головой так, что едва не захлебнулся. Марат возмущённо обернулся. Сзади, гогоча, плескался Урий, земляк из Гнилогорского района. «Утопить этого Урия – не утопишь, но проучить стоит. Чтоб неповадно было. Ничего, пошуткуем и мы». Марат что есть силы хлестнул ладонями по воде. Урий только хохотал, потом поплыл обратно, к ребятам.
Первая дрожинка уселась на пояснице. «Пора выползать на берег. А то переохладишься и менингит схлопочешь, какой уж тогда из тебя десантник». Марат мечтал служить в десанте: вычитал в газете, что регби включили в комплекс подготовки вэдэвэ [8] и этим гордился.
Но каждая тренировка была сущим мучением. Товарищам всё давалось легче, он же почитал за удачу правильно выполненный захват. Однако из ДЮСШ не уходил – совестно было. Тогда уж точно о десанте и не мечтать. Загребут в стройбат и будет тогда вместе с зэками цемент месить…
8
Вэдэвэ (ВДВ) – воздушно-десантные войска.
Марат торопливо выбрался на песок, уселся в тени. Потихоньку стал воевать со слепнями. Ветер доносил с извилистой, поросшей осокой и кустарниками реки свежий, перебродивший над водой воздух. Светило солнце. Просидел бы сейчас так если не всю жизнь, так хоть бы до вечера… Но уже притащился Вадим Борисович, второй тренер, зам Рогволда Станиславовича. Этот ругался на всех скопом. Любил брать криком:
– Чего разлеглись, шпиндели! А ну, подъём по форме четыре! И чтоб через пять минут все были у корпуса!
Марат сморщился. Голос у второго тренера был противный. Вадима Борисовича не любили. В прошлом году он ещё выступал за команду мастеров, но потом его оттуда выгнали: завалил финал кубка СССР, не спасовался как надо, споткнулся на ровном месте, мяч выпустил и на последней минуте «Слава» занос сделала. И проиграл их «Локомотив» 9:12. Обидно было до слёз, когда смотрел матч по телевизору. Здесь, в Протасьино, Вадим Борисович потихоньку зашибал. Было чуть-чуть его жалко.
– Чего зенки лупишь, Курмин? Шпиндель необрезанный!
Шура Курмин, первый запасной, насупился. Весельчак Урий – и тот сник. Оттарабанив своё наставление, изрядно пересыпанное ругательствами, Вадим Борисович повернулся и ушёл. Те, кто играл в основном составе, брали в охапку спортивное обмундирование, напяливали что-нибудь – а то и просто оставались в одних плавках – и скрывались в кустарнике.
Через пару минут на пляже остались лежать те, кто был ни на что не годен. Марат пересчитал – оказалось шестеро: он, Чмяга, Урий, молчун-прибалт Ант'aнас, Ганя, недоумок, над которым потешались больше, чем над самим Маратом, да Шура – баб'eц изрядный.
Бездельничать сразу стало неинтересно. Лениво передразнивались. Чмяга задирал всех по очереди. Худющий, тонколицый, с галочьими глазами, Чмяга был страшно неприятен. В последние дни все мысли Марата сводились к нему: хотелось как-то ответить пообиднее, да всё никак не выходило. А теперь тот, словно угадав Маратово настроение, напустился на него:
– Толстый, кабан-то наш, Абдула Маратович всё мяч корёжит. Рыло наел, а толку ноль. Только место на поле занимает. Тебе, козёл, мяч два года раком нужно маять, чтоб играть научился, а то по полю бегает из стороны в сторону, с п'oнтом регбист!
«Это про меня. Больше здесь толстых нет». Марат часто-часто заморгал; ведь никого же он не трогал, не обзывал… Ну, нет, хватит! Суетно, неуклюже вскочил и, увязая в песке по щиколотку, побрёл к компании.
– Смотрите-ка, Абдула тронулся! – Подначивал Урий, зарывшийся в песке. – Эй, Абдула, зачем ты идёшь убивать наших людей!?
Урий заржал. Чмяга расплылся в нехорошей, самоуверенной улыбке:
– Что, отсос, недоволен?
Марат опять почувствовал на шее отвратительные скользкие пальцы. Убыстрил шаг, приблизился к Чмяге и, взмахнув ногой, чиркнул ему пяткой по подбородку. Тот с испугу зажал рот. Потом вскинулся, встал и заорал для острастки:
– Ну, коп'eц тебе, сука толстая!
Попытался ударить, но Марат удачно подставил кулак, и Чмяга, схватившись за отшибленную ступню, запрыгал по песку, словно одноногий инвалид, потерявший одновременно протез и костыль. Урий принялся заливисто хохотать.
– Ой, туфта! Ой, дурак! Ой, Чумакин! А ещё в основной состав рога точит! А с Абдулой справиться не можешь!
Идиотский смех Урия как-то разрядил ситуацию. Однако Чмяга опять принял стойку, видно, метил новый удар.
«А, ребёнок интеллигентский, – навязчивая мысль затеребила самолюбие, – ты хоть выругайся как следует. Рассюсюкался…»
Марат добавил: выругался. Чмяга ответил – острее и обиднее. «Как же, как же, на проспекте Мира чему только не научат», – Марат вдруг понял: если Чмяга начнёт его сейчас бить, он не сумеет ответить. И вот Чмяга зверски выкатил глаза, двинулся вперёд, но мигом вскочивший Шура решительно удержал его:
– Бросьте, хлопцы. Одна ж команда.
– А пусть он… Не оскорбляет… – Выдохнул Марат, обречённо ожидая нового нападения.
– Да заткнись ты, щегол!.. – Чмяга обозвал по-московски. Марат не понял, проглотил. Не ответил, пошёл, заторопился к шумливым зарослям под всеобщий дружный смех. Из-под ветвей обернулся. Потихоньку засобирались и остальные.