Весенняя страсть
Шрифт:
В полном молчании они торопливо пошли к деревне. На окраине, возле дома Томаса, Тильда ахнула.
– Ты только погляди! Все как прежде. Дом стал как новенький. Не ожидала такое увидеть.
Она отступила, любуясь домом отца. Дверь была приоткрыта в этот прохладный день. Ставни на маленьких окнах широко распахнуты.
За зиму солома на крыше потемнела, побурела, белые стены потеряли былую яркость. На огороде перед домом росли лук-порей, репчатый лук, капуста; они обогнали в росте травы, которые Джоанна совсем недавно посеяла. Перед дверью бродили цыплята, свинья облизывала новорожденных поросят в загоне, прилепившемся к стене дома.
– Посмотри-ка, какая ты стала, старушка. – Тильда почесала свинью за ухом.
Та захрюкала, признавая хозяйку.
– Еще опоросишься, еще нас покормишь.
В дверь высунулась удивленная Джоанна. Лицо ее было бледным от болезни.
– Тильда! – удивленно воскликнула она, однако без особой радости.
– Джоанна, – холодно ответила девушка, – ты выглядишь ужасно.
Томас, отодвинув невестку, подошел к двери. Он ходил еще хуже обычного, несмотря на весеннее тепло. Управляющий остановился, уперев руки в бока и широко расставив ноги. Брови сошлись на переносице, губы плотно сжались. Было совершенно ясно, что он не собирался пускать Тильду на порог.
– Джоанна, иди в дом и закрой дверь. Он подождал, пока не щелкнет задвижка.
– Итак, ты притащилась домой, да? Радуйся, что младшего Тома сейчас нет. Он бы тебя убил, это точно. А ты, – его злость перекинулась на Николь, – о чем ты думала, когда тащила ее сюда? Я говорил тебе, в моем доме нет места шлюхе.
В ответ Николь покорно опустила голову.
– Томас, я объяснила Тильде, что мой господин никогда не позволит мне держать горничную. А так как Тильда не может остаться со мной, ты должен… – она подчеркнула это слово и интонацией, и взглядом, – принять ее у себя. Ты знаешь, что за человек мой муж. – Николь надеялась, что, изобразив запуганную женщину, она скорее заставит его поддержать игру. А потом, наедине, объяснит все как следует.
Томас очень внимательно смотрел на Николь, долго молчал, потом сказал:
– Ну ладно. Мне надо самому получше спрятаться. Хозяину не понравится, когда он узнает, что в деревне опять появилась моя дочь. Я же сказал ему, что она умерла.
Николь резко вздернула голову, и смирения как не бывало. Вот старый лжец! Но все было ясно: управляющий намекал ей на пошлину, которую должны были платить все жители деревни замку Эшби. Николь с трудом сохраняла серьезное выражение на лице.
– Ты сказал господину, что Тильда умерла? Томас, мой муж подумает, что ты солгал, чтобы сэкономить на пошлине. Не представляю, что он сделает, когда узнает. Мне страшно за тебя и твою семью. – Вообще-то управляющему было лучше опасаться Николь, ведь именно она вела книги счетов.
Все еще толком не понимая, что его хозяйка хочет ему внушить, Томас долго смотрел на Николь, потом перевел взгляд на Тильду.
– Смотри, как дорого ты мне обходишься. Сколько мне пришлось заплатить лишней пошлины за твои похождения и разврат, а теперь еще это. Иди в дом и никуда не высовывайся. Я не хочу, чтобы соседи увидели мою дочь-шлюху.
– Да, папа, – сказала Тильда, опустив глаза. – Как скажешь, папа.
Томас посмотрел на свою госпожу.
– Пойду посмотрю, нельзя ли уладить это дело. А ты знаешь, где сейчас твой муж?
– Нет, я улучила момент, когда его не было дома, и выскочила, – скромно сообщила она.
– Да, и без сопровождения, – добавил управляющий. – Что он подумает, когда узнает.
Тебе лучше вернуться со мной.
Он не знал, почему Николь всегда сопровождали, он знал только одно: Гиллиам хотел всегда держать жену под защитой.
– О Томас, мне хочется побыть с Тильдой, хоть недолго! Умоляю, не говори ему, что видел меня. – Голос Николь дрожал от волнения.
Она видела, что Томас озадачен ее поведением. Наконец он пожал плечами.
– Поступай как знаешь, но я думаю, твой господин не обрадуется, когда услышит, что ты общаешься со шлюхами. Долго не задерживайся. Если хочешь поговорить с ней, зайди в дом, чтобы никто не видел вас.
Когда Томас ушел, Николь вошла вместе с Тильдой в главную комнату дома. Ставни были открыты, и в комнате было светло. В очаге тлели угли, но их жара хватало только для овощей, которые доваривались в котелке. Кулей и бочек, обычно стоявших вдоль дальней стены, не было: место пустовало в ожидании нового урожая. Из-за этого сундук, который держали для хранения залога, казался еще больше. Не висело и мясо на обычном месте, на перекрещенных балках под потолком, – его давно съели. Джоанна в последнее время варила бобы, лук-порей и капусту просто на воде.
– Все по-прежнему, – удивилась Тильда, потом наклонилась близко к Николь. – Посмотри, как я сейчас выкурю за дверь Джоанну, – прошептала она и гораздо громче продолжила: – Все, как раньше, кроме помоста. – Она кивнула на него. – Ага, значит, мой братец больше не занимается любовью со своей женой на виду у всех. – И Тильда выразительно посмотрела на Джоанну.
Та с напряженным выражением на лице отступила назад.
– Я, пожалуй, пойду в огород, поищу, нет ли там в траве яиц.
И она быстро вышла из комнаты, ведя за руку сына.
Тильда состроила гримасу ей вслед.
– Она очень вознеслась, когда заняла место моей матери. Правда? – Тильда толкнула ногой стул и шлепнулась на него. – Что они все о себе думают, как смеют меня судить? Кто они такие? Простые крестьяне, умрут тут и не узнают, что бывает жизнь и получше. – Слова Тильды прозвучали как непререкаемая истина, ей не нужен был ответ.
Когда хозяйка Эшби села рядом с подругой на другой стул, Тильда повернулась к ней.
– Колетт, расскажи мне все. Что случилось с моей сильной смелой девочкой? Меня только одно успокаивает, что ты под охраной. Значит, есть что охранять.
Николь, пристально глядя на тлеющие в очаге угли, начала:
– Знаешь, Тильда, Фицхенри поймал меня и привез сюда как пленницу. Он купил преданность моих людей, построив им новые дома. Поэтому никто не обращал внимания на мои крики и протесты против насильственного брака. Негодяй силой заставил отца Рейнарда нас обвенчать. – До этого момента Николь не пришлось лгать. – Разве ты не обратила внимание, как грубо твой отец разговаривает со мной? Я думаю, вся деревня меня ненавидит, все считают меня виноватой в разрушении Эшби. Посмотри на эту жалкую тряпку у меня на голове: она ничего не прикрывает. Мой муж настаивает, чтобы я носила ее. Он считает, все должны видеть мои обрезанные волосы.