Весна Гелликонии (др. перевод)
Шрифт:
— Но что все это значит? Как я могу учить то, что не понимаю? — спросил Юлий.
— Повторяй за мной, сын мой, — сурово сказал Сатаал. — Кто жаждет…
Юлий чувствовал себя придавленным этим темным городом. Его густые тени обступали со всех сторон, стаскивая душу. Во сне он часто видел мать, и кровь струилась у нее изо рта. Вздрагивая, он просыпался и лежал в постели, устремив взгляд вверх, в далекий потолок, крышу Вакка. Временами, когда воздух был относительно чист, он мог увидеть прилепившихся к потолку летучих мышей и свисающие сталактиты. И тогда им овладевало страстное желание вырваться
Однажды, охваченный среди ночи отчаянием, он пополз за утешением в дом Киале. Тот рассердился, когда Юлий нарушил его сон, но Туска нежно заговорила с ним, как с сыном, поглаживая ему руку.
Затем она тихо заплакала и сказала, что у нее тоже был сын, примерно одного возраста с Юлием, по имени Усилк. Он был хорошим парнем, но милиция его забрала за преступление, которого — это она знала точно — Усилк никогда не совершал. Каждую ночь она думала о нем. Его бросили в одно из самых страшных мест в Святилище — под надзор фагоров, и она уже не надеялась увидеть его вновь.
— Милиция и священники очень несправедливы, — почти шепотом сказал ей Юлий. — Мой народ иногда живет впроголодь, но все мы равны, и стойко переносим все тяготы жизни.
Помолчав, Туска ответила:
— В Панновале есть люди, которые не изучают писание, а мечтают о свержении правителей. Но без правителей Акха уничтожит нас.
Юлий пристально вглядывался в ее лицо.
— Ты думаешь, что Усилка забрали потому… потому что он хотел свергнуть нынешнюю власть?
Едва слышным голосом она прошептала, крепко держа его за руку.
— Ты не должен задавать таких вопросов, а то попадешь в беду. В Усилке всегда жил бунтарь, может, он связался с дурными людьми…
— Ну, хватит болтать, — крикнул Киале. — Женщина, быстро в постель. А ты иди к себе, Юлий.
Обо всем этом Юлий думал во время своих занятий с Сатаалом. Внешне он держался с подчеркнутым почтением.
— Ты совсем не дурак, хотя и дикарь, — сказал Сатаал. — Но мы это быстро исправим. Скоро ты перейдешь на другую стадию обучения. Ибо Акха является богом земли и подземелья. И ты поймешь, как живет земля и мы все в ее венах. Эти вены называются октавы земли, и ни один человек не будет ни здоров, ни счастлив, если он не живет в своей собственной земной октаве. Шаг за шагом к тебе придет откровение. Не исключено, если ты будешь прилежно учиться, то тоже сможешь стать священником и служить богу Акха.
Юлий помалкивал. Он не хотел, чтобы Акха оказывал ему особое внимание. И без того вся жизнь в Панновале была для него откровением.
Мирные дни шли своей чередой. Юлию все больше нравилось невозмутимое спокойствие и терпение Сатаала. Обучение уже не вызывало в нем неприязнь. Даже покинув священника, он продолжал думать о его учении. Все было необычно и отличалось волнующей новизной. Сатаал сказал ему, что некоторые священники, которые постились, могли общаться с мертвыми и даже историческими лицами. Юлий никогда не слышал ничего подобного, но почему-то не решался назвать все это чепухой.
Он стал бродить один по окраинам города, и вскоре густые тени стали для него привычными. Он прислушивался к людям, которые часто говорили о религии, внимал на углах речам сказителей,
Религия была романтическим порождением тьмы, также как страх был тем чувством, которое преследовало всех, живущих на Перевале, где часто слышался гром барабанов и звон бубнов, отгоняющих злых духов. Постепенно Юлий увидел в религии не вакуум, а ядро истины — нужно было объяснить, почему и как люди живут и умирают. Только дикарям не нужно никаких объяснений. Самопознание было похоже на поиск следа зверя на снегу.
Однажды он попал в дурно пахнущую часть Прейна, где по длинным каналам на поля подавался человеческий кал. Здесь люди были твердой породы, как говорилось в пословице. Какой-то мужчина с коротко остриженными волосами — а значит, не священник и не сказитель, — прыгнул на тележку, развозившую навоз.
— Друзья! — крикнул он. — Послушайте меня минуту. Бросьте работу и выслушайте, что я хочу сказать. Я говорю не от себя лично, а от имени Великого Акха, чей дух движет мною. Я должен говорить за него, хотя и рискую жизнью. Священники искажают слова Акха ради своих выгод.
Люди останавливались, чтобы послушать. Двое пытались поднять молодого человека на смех, но остальные проявили молчаливый интерес, включая и Юлия.
— Друзья, священники утверждают, что мы должны жертвовать для Акха, и больше ничего, а он будет охранять нас в великом сердце его горы. Это ложь. Жрецы довольны, и им наплевать на то, что мы, простые люди, страдаем. Акха говорит моими устами, что мы должны стать лучше, чем мы есть. Наша жизнь слишком легка: как только мы уплатили налоги, совершили жертвоприношения, нас уже больше ничто не заботит! Мы просто балдеем, да развлекаемся, да смотрим спортивные состязания. Вы часто слышали, что Акха нет до вас никакого дела, что он весь поглощен своим единоборством с Вутрой. Но мы должны сделать так, чтобы ему было до нас дело, мы должны стать достойными его внимания. Мы должны перевоспитаться, да, перевоспитаться! И священники, живущие в свое удовольствие, тоже должны перевоспитываться.
Кто-то крикнул, что появилась милиция.
Молодой человек запнулся.
— Мое имя Нааб. Запомните, что я вам скажу. Мы не должны оставаться безучастными зрителями в великой битве между Небом и Землей. Я вернусь, и снова буду разносить эти слова по всему Панновалу. Встряхивайтесь, перевоспитывайтесь, пока не поздно!
Как только он спрыгнул с повозки, по толпе прошло волнение. Огромный фагор на поводке, который держал солдат, ринулся вперед. Он схватил Нааба за руку своими мощными, покрытыми роговицей пальцами. Тот вскрикнул от боли, но волосатая рука обхватила его за шею и потащила в сторону Рынка, к Святилищу.
— Не стоило ему говорить подобные вещи, — пробормотал стоящий рядом с Юлием седой мужчина, когда толпа начала расходиться. Сам не зная почему, Юлий пошел за мужчиной, догнал его, схватил за руку.
— Но ведь Нааб не говорил ничего против Акха, почему же его забрала милиция?
Мужчина украдкой посмотрел по сторонам.
— Я вижу, что ты дикарь, иначе бы не задавал глупых вопросов.
В ответ Юлий поднял свой кулак.
— Я не глуп, иначе не задал бы тебе такого вопроса.