Весна Гелликонии (др. перевод)

Олдисс Брайан Уилсон

Виновато оглянувшись, она увидела, что Хаселе уже ушел. Ему не терпелось узнать, по какому делу к нему прибыли люди — знатные люди из Панновала.

Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за своим мужем. Он потягивал напитки с двумя здоровенными торговцами. От их одежды, шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.

— Может быть, эти два господина возьмут больного юношу с собой в Панновал? Мы не сможем прокормить его здесь. Мы и так живем впроголодь, а Панновал богатый город, там много еды.

— Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, — сказал Хаселе повелительным тоном.

Она,

хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их пленник-фагор, позвякивая цепями на руках, привязывал собак к снежной конуре. Затем взгляд ее устремился в серое безрадостное пространство, сливающееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел из той безмолвной пустыни. Раз или два в год из ледяного безмолвия приходили люди — поодиночке или парами — на последней стадии истощения. Лорел так никогда и не удавалось понять, откуда же они шли. Она знала лишь то, что за этой пустыней тянутся еще более холодные горы. Один путник бормотал что-то о замерзшем море, которое можно пересечь. Она осенила себя святым кругом над впалыми грудями.

В молодости ее часто влекло в эту даль. Закутавшись, она подолгу стояла на краю откоса, устремив взгляд на север. Над нею, махая крыльями, проносились чилдримы, а она, упав на колени, рисовала в своем воображении святых, которые, налегая на весла, направляли этот плоский круг ее мира к тому месту, где не всегда шел снег и дул ветер. Плача, она шла домой, проклиная надежду, которую принесли ей чилдримы.

Хотя Хаселе выпроводил жену тоном, не допускающим возражений, тем не менее он, как обычно, отметил про себя то, что она сказала. Когда его сделка с двумя господами была заключена и небольшая груда драгоценных трав, пряностей, шерстяных полотен, муки уравновесила шкуры, которые заберут оба торговца, Хаселе поднял вопрос о том, что они могли бы взять с собою в цивилизованный мир больного юношу. Он заметил, что на юноше была искусно украшенная парка и поэтому, — это только предположение, джентльмены, — он мог быть важным лицом, или по крайней мере сыном важного лица.

К его удивлению господа заявили, что они с радостью возьмут юношу с собой, но за это хотят получить дополнительную плату в виде шкуры йелка, чтобы возместить непредусмотренные расходы. Хаселе для порядка поломался, но затем согласился. Он не смог бы прокормить юношу, останься тот жив, а если бы несчастный умер, что ж — ему претила сама мысль скармливать человеческие останки собакам, а здешний обычай мумифицировать тело и предавать его земле не был ему мил.

— Договорились, — согласился он и отправился выбирать самую худшую из имевшихся шкур.

Юноша к этому времени совсем пришел в себя. Он с благодарностью принял от Лорел еще супа и разогретую ножку снежного кролика. Когда он услышал шаги, то откинулся на спину и закрыл глаза, сунув руки под парку.

Торговцы лишь скользнули по нему взглядом и вернулись обратно. Они намеревались погрузить купленное на сани, провести несколько часов с Хаселе и его женой, поспать, а затем отправиться в свое опасное путешествие на юг — в Панновал.

Вскоре в лачуге старого Хаселе стоял гвалт голосов, который затем сменился могучим храпом. Все это время Лорел ухаживала за Юлием: помыла ему лицо, расчесала волосы, беспрестанно прижимая его к своей впалой груди.

На рассвете, когда Беталикс еще стоял низко над горизонтом, Юлий навсегда

ушел от нее. Он сделал вид, что потерял сознание, когда важные господа грузили его на сани, щелкали кнутами и напускали на себя суровое выражение, стараясь сбросить с себя груз похмелья. А затем они отправились в путь.

Оба господина, ведущие сложный образ жизни, грабили Хаселе и других ловцов животных до такой степени, до которой те позволяли себя грабить. Причем они знали, что и их тоже будут надувать и грабить, когда они будут менять полученные шкуры на другие товары. Надувательство, подобно привычке укутываться, чтобы защититься от холода, было одним из способов выживания. Их весьма простой план заключался в том, что как только ветхая хижина Хаселе скроется из виду, они перережут горло этому нежданно-негаданно свалившемуся на них больному, бросят тело в ближайший сугроб, захватив с собой только искусно разукрашенную парку вместе с курткой и штанами.

Они остановили собак. Один из них вынул блестящий кинжал и повернулся к распростертому на санях телу.

В этот момент юноша с воплем взметнулся, накинул покрывавшую его шкуру на голову того, кто хотел убить его, пнул его изо всех сил в живот и побежал зигзагами по снегу, чтобы не стать мишенью для копья.

Когда он почувствовал, что убежал достаточно далеко, он, повернувшись, залег за серым камнем. Осторожно выглянув из-за него, он увидел, что сани уже скрылись из виду. В безмолвной пустыне свистал только ветер. До восхода Фреира оставалось несколько часов.

Юлия охватил ужас. После того как фагоры увели его отца в подземную берлогу, он бродил неизвестно сколько дней по безжизненной пустыне, отупев от холода и недосыпания, измученный насекомыми. Он совершенно заблудился и был близок к смерти, когда, вконец обессилев, рухнул в кустарник.

Немного отдыха и еды быстро восстановили его силы. Он позволил погрузить себя на сани не потому, что доверял этим двум господам из Панновала — напротив, они не внушали ему никакого доверия, — а по той простой причине, что ему надоела назойливость старухи с ее глупыми ласками и бормотанием.

И вот, после непродолжительного перерыва, он вновь оказался в снежной пустыне, где ветер немилосердно щипал ему уши. Он снова вспомнил о своей матери, Онессе, и о ее болезни. Последний раз, когда он видел ее, она кашляла, и кровь с пеной выступала у нее изо рта. Взгляд, который она обратила на него, когда он уходил с Алехо, был страшен. Только сейчас Юлий понял, что означал этот страшный взгляд: она уже не надеялась его снова увидеть. Не имело смысла искать дорогу назад к матери, раз она к этому времени уже была мертва.

Что же дальше?

Если он хочет выжить, то остается одна надежда.

Поднявшись, он ровной трусцой побежал по следу саней.

Семь больших рогатых собак, известных под названием асокины, тянули сани. Вожаком была сука по кличке Грипси, и вся упряжка была известна под именем упряжки Грипси. Каждый час собаки отдыхали в течение десяти минут, во время которых собак иногда кормили тухловатой рыбой из мешка. Когда один из господ лежал на санях, другой тяжело шел рядом с ними.

Юлий старался держаться подальше от саней. Когда сани скрывались из виду, он безошибочно определял их местонахождение по запаху людей и собак. Иногда он приближался, чтобы поизучать, как следует управлять собачьей упряжкой.