Весна художника
Шрифт:
Прежде чем она успела хоть как-то отреагировать на слова Кости, тот продолжил, как ни в чем не бывало:
— А что касается моего плана — он довольно прост. Ты собираешь вещи — и уезжаешь в Швейцарию. Поживешь там, пока из твоего мозга не выветрится вся эта дурь.
— Что? Ты с ума сошел?
Лена решила, что ослышалась. Он просто не мог так поступить. Волкова знала, что у её мужа есть недвижимость за границей — в конце концов, многие бизнесмены и успешные люди выбирали в качестве страны для денежных вложений именно Швейцарию. Но она никогда не была там, и не хотела узнавать, какими активами заведует Константин. Тем более — таким способом.
Паника потихоньку начала подступать к ней. В родном городе у Лены был хотя бы минимальный шанс на то, что ситуация разрешится в её пользу. В конце концов, она могла сбежать — да даже через окно! Седьмой этаж блондинку не пугал — по крайней мере, не так сильно, как перспектива провести остаток жизни с Костей. Плюс — велика была вероятность, что Ефим будет её искать.
Всё это — все планы, схемы и стратегии, которые тучей роились в разуме девушки — перечеркивались всего одним словом. Швейцария. Без связи — супруг уже отобрал у неё телефон — без знакомых и друзей, в незнакомой стране. Как она сможет выбраться? Да и Грозный не будет знать, где искать, а сообщить она ему уже ничего не сможет.
Однако, не позволяя страху взять верх, Лена тряхнула головой и упрямо заявила:
— Я сбегу. Мне всё равно, где ты собираешься меня прятать. Можешь хоть на Северный полюс увозить — я вырвусь. Надо будет — на морже уплыву.
Волков высказыванием жены остался не впечатлен. Усмехнувшись, он отметил:
— В тебе такой огонь горит. Вся эта жажда жизни, попытки сопротивляться — где всё это было раньше? Если ты показала мне всё это, когда мы познакомились — быть может, я бы относился к тебе иначе. Как к равной.
Проглотив очередную колкость, девушка позволила себе дерзкую ухмылку и заявила, глядя прямо в голубые глаза мужа:
— Просто нашелся человек, который разжег всё это во мне. Так бывает, когда любишь. Но откуда тебе знать об этом? Ты ведь никогда и никого не любил.
Тень гнева мелькнула на лице мужчины, но тот сумел подавить свой порыв. Нацепив маску спокойствия, тот лишь повторил тоном, не терпящим возражений:
— Ты едешь в Швейцарию. Собирайся. Сейчас же.
— Нет, — упрямо мотнула головой Лена.
— Девочка, не глупи, — послышался усталый, но в тоже время полный надменности голос, и на сцену этого театра абсурда ступило еще одно действующее лицо.
Хмыкнув, Волкова сказала:
— Мама. Стоило догадаться, что это всё — твоя затея. Ты ведь так трясешься над этим браком.
Софья Петровна на выпад дочери не отреагировала. Ни один мускул не дрогнул на лице женщины, когда та ответила:
— Просто я знаю, что будет лучше для тебя. И дабы ты не наделала глупостей — я поеду с тобой.
Для Лены это было равносильно тому, что её мать призналась в том, что будет её тюремщицей. Той, которая будет следить за тем, чтобы её неразумное дитя не общалась с неподходящими людьми, не ходила никуда одна — и, как следствие, не смогла бежать.
— Отец в курсе? — только и спросила блондинка.
— Ему незачем вникать в то, что его не касается, — отозвалась Кошелева и повторила, — Заканчивай глупить и начни уже собирать вещи. И оденься поприличней, а не в те тряпки, которые красовались на тебе, когда Костя привез тебя.
Лена хмыкнула — разумеется, её мать была в курсе всех деталей. Девушка упустила из виду тот факт, что Софья Петровна следила за дочерью и на расстоянии пыталась контролировать каждый её шаг. Лена даже допускала мысль, что женщина в мельчайших деталях знала о том времени, что её дочь провела с Ефимом. И, даже видя, как дочь счастлива — она всё равно не позволяла ей самой принимать решения. Наверняка и то, где её искать, Косте сказала её же мать. Ребенка — свою родную кровь — сдала с потрохами.
А отец — он вообще знал, что происходит? Или даже не подозревал, что его единственное дитя сбежало, а после было силком возвращено в мужний дом, чтобы потом, словно груз, безропотно отправиться в Швейцарию? В памяти почему-то всплыл Андрей Данчук, который трясся над своей дочерью и смотрел на неё так, словно она была самым ценным его кладом. Он охранял её, словно дракон — своё злато. И уж точно бы не позволил кому-то обижать Аню. Да и продавать её богатому мужику только ради слияния бизнеса, он бы не стал.
Но отцом Лены Данчук, увы, не был. Как и Мари — нежная, временами язвительная, но чуткая и понимающая Мари — не была её матерью. Нет, её родней были роботы — холодные, бездушные и непрошибаемые. И они ждали, что она пойдет у них на поводу.
Словно желая забить последний гвоздь в крышку её гроба, Софья Петровна уронила будто вскользь:
— Будешь послушной девочкой — и твой мальчик с бородой не пострадает.
Лена дернулась, словно её ударило током. Повернувшись к матери, она спросила высоким, звенящим голосом:
— Где он? Что ты с ним сделала?
Кошелева тонко улыбнулась:
— Он — там, где ему и положено быть. В своей школе. И, если ты правильно себя поведешь — твой танцор даже не узнает никогда, что за ним кто-то присматривал. Так что решай. Что тебе важнее — показать свой характер или обеспечить спокойное существование этому парню?
Она ни разу не назвала его по имени. А ведь оно было красивым и довольно редким. Ефим. От одного только мысленного произнесения по телу Лены побежали мурашки. Она читала, что его имя означает «доброжелательный» и «благосклонный», что шло совершенно вразрез с его фамилией. И именно таким её Ефим и был. Он никогда не давил на неё, не вынуждал выходить из своей зоны комфорта, лишь мягко направлял, задавал нужный вектор и помогал понять, чего же Лена хочет от жизни. Каждый его жест, поступок, даже слово — всё было пронизано заботой и добром.