Весна незнаемая, кн. 1: Зимний зверь
Шрифт:
– Не надо! – Личивин замотал головой. Как видно, слово «выкуп» он знал хорошо. – Не выкуп. Надо тебе сам. Надо ты. Метса-Пала! Князь Волков!
И все вокруг снова завыли – похоже, это имя требовало шумной дани почтения при каждом упоминании. От воя у Веселки закладывало уши и кружилась голова. Мысли путались, она не могла отдышаться и толком сосредоточиться. Может быть, она и сообразила бы что-нибудь, если бы они только перестали выть, но теперь ей хотелось только закрыть голову руками, зажмурить глаза и не двигаться.
Но ее подняли со снега, подвели к лошади вожака и посадили позади седла. Тот личивин, который говорил с ней, знаком предложил держаться за пояс всадника. Веселка послушалась; она была так измучена и обессилена, что едва могла сидеть на лошади. У нее не было сил даже задуматься, чем все это ей грозит, и оставалось только покоряться происходящему.
Лесная дружина тронулась
Князь Волков! Ее везут к какому-то Князю Волков, и Веселка с мучительным усилием старалась сообразить, кто это может быть. Вроде бы что-то такое она слышала… Помнится, дед Знамо Дело рассказывал, что у каждого звериного племени есть свой князь, как у людей, и что он – оборотень, может быть зверем, а может – человеком. Да, ведь княгиня Смеяна – дочь как раз такого оборотня, Князя Рысей. И к такому-то чудовищу ее везут. Зачем?
Наверняка они приносят всякие жертвы своим зверям-предкам. Веселке совсем не хотелось оказаться жертвой каким-нибудь священным волкам, чувства тревоги и беспомощности быстро перерастали в отчаяние. Давно ли она проснулась в тихой горнице боярыни Нарады и увидела движущиеся женские тени, огонь двух лучин? Сегодня утром! Невероятно! Берегинин ключ, золотое море, Моровая Девка, дуб и белая уточка возле Синего камня, Сивый Дед и теперь личивины… И это все – в один день? Этот день вместил в себя, казалось, целый век, не дав Веселке ни разу передохнуть. Душа изнемогала под грузом этих воспоминаний; одно перетекало в другое, так что даже грань было трудно заметить, и этот тревожный пестрый поток никак не кончался, не давал ей покоя. И сейчас она со всей ясностью осознала, что уже давным-давно ее жизнью правят какие-то внешние безжалостные силы, и власти их не видно конца. Когда же она вырвется от них на волю и заживет как прежде, безмятежно и весело? Но она уже почти и не помнила своей прежней жизни. Она больше не живет за себя, за Веселку, дочь Хоровита с Велесовой улицы, она живет за кого-то другого. И она уже не властна это изменить. Это началось давно, она не заметила перемены, пока не стало поздно… да и раньше ее ничто не спасло бы. Это ее судьба, она родилась с этой готовностью стать чем-то другим, и с самого рождения была бессильна изменить судьбу. Веселка была слишком утомлена, чтобы рассуждать и обдумывать, но эта быстрая езда с неизвестной целью, эта ее беспомощность во власти чужого, иноязычного, неведомого и дикого племени открыли ей глаза на то, что она давно уже пленена своей судьбой и давно уже ее, хотя и не так приметно, несет по дороге, цели и смысла которой она толком не знает. Не попадись она личивинам, это не многое бы изменило – она и без личивинов давно уже не свободна. Слезы текли по щекам от горестного открытия, и Веселка вытирала лицо о холодный мех косматой накидки на спине личивина.
Однажды дружина остановилась на отдых: развели костры, наломали лапника, лошадей пустили обгладывать ветки кустарника. Веселке предложили вяленого мяса, но она только глянула на него и помотала головой: от тряски, усталости и страха ее мутило и мысль о еде была противна. Ей дали какой-то жесткий кусок хлеба, и она с усилием откусила от него раза два. Неизвестно, сколько еще ехать.
Под вечер, когда начинались сумерки, приехали к жилью. Прямо у реки, служившей дорогой, стоял личивинский поселок: три длинных бревенчатых дома без окон, с дымовыми столбиками над дверями. Навстречу всадникам высыпала целая стая собак, десятки детей и женщин; все они были смуглы, круглолицы, скуласты и темноволосы. И вид этих лиц утешил и подбодрил Веселку: все же это были люди, а не оборотни. При виде Веселки все обитатели поселка подняли радостный крик: похоже, тут о ней знали и ее ждали. Она ничего не понимала, но уже и не пыталась: уж слишком
Ее провели в самый большой из трех домов и устроили в дальнем от входа конце, возле огромного очага, выложенного камнями в земляном полу. Тут было душно, но тепло, и Веселка почти упала на груду мехов, которую ей указала сморщенная, темнолицая, косматая и увешанная амулетами старуха. Похоже, она была здесь главной, потому что даже тот «вожак стаи», который привез Веселку, обращался к старухе с большой почтительностью. Веселка почти не смотрела по сторонам, ей хотелось одного: тишины и покоя. Даже собственная судьба ее сейчас не занимала, ей хватало только того, что прямо сейчас с ней уже ничего не будет происходить. От напряжения долгой скачки, от усталости, страха, голода и долгого блуждания по холоду она была совсем разбита. В горле саднило, болела голова, ее мутило и не было сил шевельнуться. Даже если завтра ее и соби рались приносить в жертву, сейчас ей это было безразлично, да и воображение от усталости совсем притупилось и не верило ни в какие ужасы. Женщины предложили ей горячий брусничный напиток, и она выпила его, не открывая глаз и грея ладони о глиняную чашку. Еще ей принесли творог из козьего молока и какую-то горячую кашу, но на это она не стала и смотреть и вскоре уснула, как провалилась.
Проснувшись наутро, Веселка не сразу поняла, где находится. В теле ощущалась усталость, а в памяти словно лежал большой темный камень, не давая заглянуть во вчерашний день. В полутьме она разглядела дом, спящих на скамьях и на полу личивинов и старуху, по-собачьи свернувшуюся на шкурах у очага. При виде старухи, поившей ее вчера брусничным отваром, укрывавшей теплыми шкурами и даже, кажется, растиравшей ей, уже почти спавшей, закоченевшие ноги, Веселка вспомнила вчерашний вечер и удивилась, что это, оказывается, не сон. Приходилось признать за правду, что она, совсем одна, потеряв Громобоя и Солому с Долгожданом, лежит в доме личивинского рода, среди глухих лесов, и ни одна душа на свете не знает, где она. Веселка помнила, как встретилась с личивинами и как они везли ее сюда, и все равно не верила, что все это и впрямь с ней случилось. Но этот сон никак не кончался, приходилось жить в нем и как-то к нему приспосабливаться. Первое изумление сменилось тревожным любопытством: что теперь будет? Зачем ее сюда привезли? Князь Волков…
Ей опять подали молока с хлебом и глиняную миску с моченой брусникой. Женщины, одетые в платья из хорошо выделанной тонкой кожи, с непокрытыми головами и двумя длинными черными косами, лежащими на груди, с тем же любопытством, что и она их, рассматривали лицо, волосы, руки, одежду Веселки. Никто не пытался с ней заговаривать, а она не пыталась спрашивать, не надеясь, что хоть кто-то ее поймет. Но поговорить ей хотелось: непривычно скуластые лица здешних обитателей выглядели живыми и осмысленными, на нее смотрели без недоумения, с явным пониманием, кто она и зачем здесь. Судя по лицам, взглядам, по тем возгласам, которыми личивины обменивались, появление Веселки очень радовало их. Но она не спешила радоваться: то, что для них было хорошо, для нее могло оказаться очень плохо. В жертву богам охотнее приносят чужеземцев, чем своих…
Вскоре после того как Веселка умылась и поела, к ней подошел один из молодых мужчин. Войдя в дом, он сбросил волчью личину вместе с шапкой и верхней меховой одеждой, и теперь на Веселку глядело округлое, совсем юное, смышленое и приветливое лицо.
– Ты отдохнул, да, Ауринко-Тютар? – спросил он, и по голосу она узнала своего вчерашнего собеседника.
– Что? – переспросила Веселка, уловившая только слово «отдохнул».
– Можно поход опять? – спросил личивин. – Надо ехать быстро.
– Куда? Расскажи мне толком, что случилось! Сядь! – Веселка так обрадовалась хоть кому-то, кто может ей все объяснить, что вскочила и схватила личивина за рукав. – Как тебя зовут?
– Илойни. Я жить в Межень два лета. Я умею говорить.
– Я вижу! – Веселка улыбнулась, и парень улыбнулся ей в ответ. – Зачем вы меня сюда привезли? Что вы хотите?
– Хоти…м везти для Князь Волков, – подумав над словом, пояснил Илойни. – Метса-Пала.
– Зачем мне к Князю Волков? Кто это?
– Чтобы тебе идти домой.
– Домой? – изумленно воскликнула Веселка. Меньше всего она могла вообразить, что личивины хотят отправить ее домой!
– Да. Домой Ильма-Маа. – Илойни показал вверх, и Веселка тоже подняла глаза к кровле дома, но увидела там лишь несколько толстых закопченных балок.
Женщины, дети, даже кое-кто из мужчин образовали круг в двух шагах от Илойни и Веселки и с любопытством слушали их беседу; хотя она и велась на непонятном для них языке, суть ее они по-прежнему понимали лучше Веселки.