Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета
Шрифт:
– Ты кто будешь? – без особого волнения спросил Громобой. – Леший, что ли?
– Можно и так звать, – согласился рот, а глаза мигнули. – Никакому лесу без хозяина нельзя. Ни простому, ни золотому.
– Так здесь же Ладина роща была?
– Лада Бела Лебедь не здесь живет! – Верхушка дуба отрицательно качнулась. – Здесь твой отец близко!
Одна из ветвей приподнялась и указала вверх. Другие деревья раздались в стороны, и Громобой увидел небо.
Черная туча так тяжело и огромно висела на багряно-золотом небе, что даже Громобой вздрогнул. В туче мелькали молнии, вспыхивали и гасли, не срываясь вниз, как будто были прикованы к своему обиталищу.
«Есть море золотое, – вдруг запел в его сознании нежный и мягкий девичий голос. Он казался таким близким, что хотелось обернуться и пошарить взглядом вокруг, но Громобой не оборачивался, понимая, что голос этот протянулся к нему через неоглядные дали миров и времен. – На золоте море есть золот корабль, а плывет в нем сам Перун Громовик… Растворяет он морскую глубину, открывает железные ворота, выпускает тучу черную, с громом-молнией, с частым дождичком…»
Зажмурившись, Громобой опустил голову и потер пальцами веки. Глаза жгло.
– Как же я сюда попал-то? – спросил он, не открывая глаз. – Я же в Ладину рощу хотел. Мне не сюда вовсе надо. Это – вверх, а мне надо вниз! К Ледяным горам!
– Нет тебе пути к Ледяным горам, – ответил голос лешего. – Сам не попадешь. Только если кто поможет тебе.
– Кто – поможет? – Громобой открыл глаза и, болезненно моргая, посмотрел на лешего. Верхушки деревьев уже опять сдвинулись и скрыли от него давящее зрелище Перуновой тучи.
– Я того не знаю. Мое дело – Золотой Лес.
– Тьфу, пенек дубовый! – Громобой вдруг разозлился и в досаде сплюнул. – Не знаешь ничего, а тоже, советы давать лезешь!
Леший замолчал, зеленые глаза закрылись, лицо на стволе исчезло. Даже то, что прежде было носом и бровями, стало лишь сучком и трещинами коры. Леший обиделся. Не слишком о нем жалея, Громобой вытер рукавом взмокший лоб и пошел через Золотой Лес. Он уже по опыту знал, что в любом месте есть вход и выход. Ему нужно в Ледяные горы – значит, вниз. Ему нужен ход в подземелье. Идти было трудно: золотые стволы деревьев, золотая листва и даже трава под ногами так ослепительно сверкали, что было больно глазам. Как там в кощунах было? Медный лес, серебряный лес, золотой лес… Ледяная гора. Если найти дорогу вниз… Если где-нибудь покажется серебряный лес… Да где же он, Морок его возьми?
Сделав три шага вперед, Огнеяр остановился. Дарована стояла за его спиной, не смея открыть глаза. Вокруг было тихо и холодно – совсем не то, чего она ожидала. Всей кожей она ощущала, что покинула пределы земного мира. Здесь все было иначе. Главным ее ощущением сейчас было чувство неоглядной, неизмеримой отдаленности. Эти три нешироких шага унесли ее так далеко от всего знакомого и привычного, что делалось жутко. Она где-то очень, очень далеко, там, откуда не дойти и не доехать за всю жизнь… И глубоко…
Огнеяр тихонько просвистел, словно бы в удивлении. Дарована осторожно подняла ресницы. Из сероватого зимнего дня они попали в густую тьму позднего вечера. Белый снег исчез, земля вокруг была черновато-серой, как старая закаменевшая зола, и уходила во все стороны плоской равниной, насколько хватало глаз. Небо над головой тоже было темно-серым, низким и неподвижным. Обернувшись, Дарована и позади себя увидела ту же темную равнину, так же уходящую в бесконечность. Они стояли посередине того, что не имело краев.
«Где мы?» – хотела она спросить, но голос ей не повиновался, и она слегка сжала руку Огнеяра.
– Это мы к моему батюшке попали, – ответил он, понимая, какой вопрос она хочет задать. При этом он оглядывался с отрешенно-недоумевающим видом. – Но как-то тут… Я сам тут никогда не был. Ну, пойдем. Раз пришли, так не на месте же стоять.
Он двинулся вперед, и Дарована пошла за ним. Если хоть одно земное существо и могло находить здесь дорогу, то только он.
Где-то впереди темноту нарушало тусклое багровое мерцание. Облако кроваво-красных отблесков парило над темной землей, но трудно было определить, далеко ли до него. Здесь вообще нет расстояний, привычных человеческому глазу и проходимых человеческими ногами. Здесь все по-другому.
Они медленно брели по равнине; идти было нелегко, руки и ноги наливались странной тяжестью. Дароване поначалу было жутко: так они и за всю жизнь никуда не дойдут. Но потом вдруг возникло ощущение, что каждый их шаг покрывает огромное расстояние и что они уже очень далеко от того места, с которого начали идти. И что время для них идет гораздо медленнее. «О чем это я? – мысленно одернула она себя. – Здесь нет ни времени, ни расстояния».
– А мы… А мы здесь за один день сто лет не пропустим? – шепотом окликнула она Огнеяра.
– Может быть, – ответил он, не оборачиваясь. – Поручиться не могу. Я так чую, мы… Я к своему батюшке и сам еще ни разу так близко не подходил. Он где-то здесь. А у него времени вообще нет. То есть наоборот. У него времени так много, что оно ему не нужно. А значит, его как бы и нет…
– Я понимаю…
– Я тоже… думаю, будто понимаю. Тут понимать не надо. Здесь не мы идем, а нас несет. И будет все не как мы хотим, а как должно быть. Не бойся.
– Я не боюсь…
Дарована действительно не боялась. Все ее чувства как бы застыли, душу заполнила та же холодная, черновато-серая, ровная пустота, что окружала ее со всех сторон, сверху и снизу. Здесь не было чувств: ни радости, ни страха. Любое чувство – временно, их смена и создает разницу между ними. А здесь не было ничего переменного. Здесь была лишь вечная основа мира. Его дно, ниже которого уже нет вовсе ничего. И мощь которого течет вверх по стволу Мирового Древа, через корни питая ветви и крону, простертую над небесами…
– Ты здесь был с… с ней? – Дарована смутно помнила, что Огнеяр когда-то приводил во владения своего отца какую-то другую «ее», но не могла сейчас вспомнить ни ее имени, ни вообще кем она была. Пожалуй, своего имени она сейчас не вспомнила бы тоже.
– Нет. – Огнеяр мотнул головой. – С ней я был в Лугах. Там я и раньше бывал. Там светло, трава растет, цветы цветут, ручьи начало берут. Там Вела живет. Коровы пасутся. А тут только Он … Мой отец. Я здесь еще не был…