Весна Византии

Даннет Дороти

– Думаешь… я не говорил себе этого?
– промолвил фламандец, не скрывая удивления.
– Ты видел пробитую голову мертвеца? Полагаешь, я все сочинил насчет роли Дориа в поджоге?

– А разве нет?
– обычно Тоби нравилось испытывать Николаса. Иногда это даже казалось ему забавным.

Бывший подмастерье покачал головой.

– Нет. Если мы его поймаем, я докажу свои слова.

Тоби покачал головой.

– Послушай, я знаю, ты думаешь, будто видел Катерину. Я понимаю, что это означает. Мы с Юлиусом, Годскалком и Асторре пойдем на любой риск, чтобы отыскать девочку и узнать, что произошло.

Наемники Асторре также ее знают. Тебе это прекрасно известно… Так почему же ты нам ничего не сказал?

Наступило долгое молчание.

– В ту пору я полагал, что «Дориа» по-прежнему в гавани, - наконец ответил Николас.
– У меня был шанс повидаться с девочкой, сохранить все в тайне и решить вопрос частным путем.

– А позже?
– настаивал лекарь.
– Ты бы предпочел держать команду в неведении? Я понимаю.

– Ну, собственно никакого «позже» пока не было, - уточнил Николас.
– Однако, ты прав. Пагано Дориа любит поразвлечься. А я видел ее в одежде пажа, в темноте, всего долю мгновения. Может, он нарочно хотел показать ее мне? Но что, если он хотел меня обмануть? Девочка с такими же глазами и волосами… Если так, то я уничтожил бы репутацию, втоптал бы в грязь имя настоящей Катерины, бросившись к нему с обвинениями. Он был бы доволен.

– Так ты еще сомневаешься?

– Это он устроил пожар. И там, на берегу, я был уверен абсолютно. Пойдете вы за мной или нет - я не оставлю его в покое, пока не смогу убедиться окончательно, даже если мне придется идти пешком, плыть или ползти, чтобы нагнать этот парусник.

Тоби внимательно наблюдал за ним.

– Расскажи мне об этой девочке. Ее отослали в Брюссель?

– Они думают, она до сих пор там, - сказал Николас.
– От нее все время приходили письма, что она не хочет возвращаться в Брюгге. Даже на Рождество… Мариана… Она тревожилась. В последнем письме было сказано, что Грегорио собирается в Брюссель, чтобы навестить ее дочь. Если так, то сейчас они уже знают правду.

Николас внимательно разглядывал свои руки. Тыльная сторона кистей была вся в ожогах, и Тоби знал, что ладони еще в худшем состоянии. У него самого руки были ничем не лучше.

– А что она вообще из себя представляет?
– поинтересовался лекарь.
– Я, помнится, видел ее, и мне она показалась хорошенькой, но глуповатой. Хотя я ее совсем не знаю.

Фламандец пожал плечами.

– Я и сам не отличался умом в двенадцать лет. А ты?
– Он попытался сцепить пальцы, но вовремя опомнился и положил руки на колени.
– Девочки родились через несколько лет после Феликса. Ему было девять лет, когда я начал работать в красильне, и он очень ревновал к Тильде. Катерине, младшей, тогда было всего три года. Ей было трудно спускаться по лестнице, и я обычно носил ее на руках.

Поудобнее устроившись на сложенных парусах, Тоби попытался представить себе Клааса, бывшего подмастерья. Десятилетний мальчонка, прибывший из Женевы, где дядюшка Жаак был не слишком добр с ним, - но все равно улыбающийся, всегда счастливый и готовый помочь… С трехлетней девчушкой на плечах…

Николас пошевелился.

– Она повзрослела - ничего необычного. Ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с Тильдой. Феликс над Тильдой либо подшучивал, либо не обращал на нее внимания. А Корнелис… У их отца было доброе сердце, но заботливостью он не отличался и держал семью в строгости. Катерина научилась подлизываться и добиваться, чтобы все вокруг ее любили. Ей была нужна эта любовь.

– Разве она в этом одинока?
– промолвил Тоби, задумавшись о чем-то своем. Постельные игры… Но Клаас, когда повзрослел, увлекся фармуком и головоломками. У него также была масса подружек, но никто не затронул его сердце по-настоящему.
– Ты хочешь сказать, что она бы с легкостью уступила, если бы мужчина проявил достаточную настойчивость?

– Я женился на ее матери, - просто ответил Николас.
– И, кроме того… - внезапно он заговорил тоном отца, который изо всех сил пытается оправдать поступок дочери.
– Мы не согласились купить ей собачку. Это было невозможно. Мариана объяснила…

На фоне всего прочего, возможно, это была самая нелепая вещь, какую только можно сказать, однако, по мнению Тоби, наиболее убедительная, и в тот момент она помогла ему принять решение:

– Ну что ж… Я согласен, что нам нужно последовать за этим кораблем. Я сам расскажу все, что знаю, нашим друзьям. Команда будет работать, как один человек - они хотят отомстить за пожар. И ни от кого из нас ты не услышишь ни слова жалобы.
– Он помолчал.
– Ты ведь наверняка и сам собирался рассказать Асторре и Юлиусу.

– Думаю, да, - кивнул Николас и, чуть помолчав, добавил: - Я видел ее во Флоренции, во дворе особняка Дориа.

– Значит, она тебя тоже заметила, - проницательно отозвался Тоби.
– Если бы она страдала, то обратилась бы к тебе. Я понимаю, что это звучит ужасно, но вполне возможно, этот человек знает, как сделать женщину счастливой… И он все-таки женился на ней. Нам это известно наверняка.

– Пожалуй, это худшее из всего, что нам известно.
– В тот момент эти слова показались Тоби вполне логичными, хотя позже он усомнился в своих доводах.

Сказать было больше нечего, и лекарь закрыл глаза. Открыл он их, когда Николас бесшумно поднялся и вышел: то ли уже отдохнул, то ли не нуждался в отдыхе.

Сам Тоби лежал в тепле, и все проблемы понемногу отступали.

Когда он пробудился, уже давно рассвело. Выбравшись наружу, он отыскал кока и Джона Легранта и за едой, охая по своей всегдашней привычке, выслушал гигантский список дел, которые предстояли ему на сегодня.

Тобиас Бевентини был человеком методичным и строгих правил, а потому никогда не уклонялся от своих обязанностей. Однако первым делом он все же отыскал Годскалка, Асторре и Юлиуса, и каждому из них пересказал все то, что успел поведать и Джону Легранту, который до сей поры никогда не слышал имени Катерины де Шаретти, - но все же имел право знать, ради чего подвергает свою жизнь смертельной опасности.

Тоби долго колебался, стоит ли рассказывать обо всем Лоппе. Когда же он наконец решился, то выяснилось, что чернокожему давно все известно.

* * *

В том же холодном бесприютном феврале вести о бегстве Катерины де Шаретти получила в Брюгге ее мать.

Вернувшись из Брюсселя, стряпчий Грегорио первым делом направился к ней, медленно поднялся по лестнице и постучал в дверь кабинета. Заслышав голос хозяйки, приглашавшей его войти, он мельком подумал, что, похоже, она уже догадывается, о чем он намерен ей сообщить.