Весна Византии
Шрифт:
Когда они достигли Галлиполи, напряжение на борту «Чиаретти» ощущалось почти физически. В Эгейском море они потеряли целый день по отношению к «Дориа», поскольку парусник в этих водах мог двигаться быстрее. С другой стороны, они надеялись наверстать разрыв в Геллеспонте и прочих узких проливах, где на веслах можно было развить существенную скорость, даже против течения. Легрант утверждал, что они могут нагнать не меньше двух дней, однако все равно, прибудут в Великолепную Порту спустя четверо суток после Дориа. Если парусник не дождется их там, то они
Не было нужды подчеркивать иронию ситуации. Дориа, зная правду о грузе, который перевозила галера, запросто мог остановить их в Константинополе. И тем не менее, вопреки собственным интересам, они выбивались из сил, чтобы его догнать, поскольку верили, что на борту находится Катерина де Шаретти. Размышляя об этом, отец Годскалк пришел к некоему выводу, и в Галлиполи предложил Николасу:
– Давай, я сойду на берег и постараюсь добраться в Порту прежде вас. Возможно, я застану там Дориа. Или еще лучше - увижусь с девочкой наедине. Если я доставлю ее сюда, вам не нужно будет…
– Заходить в Константинополь? Все равно я сделаю это. Нас там ждут дела. Кроме того, турки запросто могут обстрелять нас из пушек, если мы не пожелаем остановиться. Да и как вы проведете ее на борт? Дориа попросит турков обыскать галеру…
Годскалк попытался сохранить спокойствие.
– Ладно, может, я и не сумею вернуть ее. Но по крайней мере, я бы убедился, что речь и впрямь идет о Катерине де Шаретти. Я бы даже мог с ней поговорить.
– Нет… Слишком опасно, - отрезал Николас.
– Опаснее, чем оставаться на борту?
– Разумеется. Вы священник, вам даже не удастся выйти из гавани. К тому же, если кто и должен отправиться на борт «Дориа», то только я. Уверен, что парусник дождется нас в Константинополе.
– Потому что Пагано расскажет султану о наемниках Асторре?
– уточнил священник.
– Вполне возможно. Одно из трех: либо он промолчит и позволит нам спокойно проследовать в Трапезунд, поскольку нуждается в защите наших солдат не меньше, чем мы сами. Либо промолчит, но будет угрожать обо всем рассказать, если мы станем донимать его по поводу Катерины. Либо он предаст Асторре, чтобы избавиться от нас раз и навсегда.
– Он мог давно покинуть Константинополь, - заметил капеллан.
– Нет, он будет ждать.
– Потому что желает быть свидетелем резни?
– перед лицом непробиваемого спокойствия Николаса Годскалк невольно потерял терпение.
У того на щеках на краткий миг появились и исчезли ямочки, - явный знак нетерпения.
– Нет… Потому что я послал из Модона с дюжиной самых быстрых кораблей послания, в которых извещал, что в Константинополь с государственным визитом должен прибыть князь Пагано Дориа, генуэзский посланник банка Святого Георгия. Если они не расстреляют его из пушек, то задушат в дружеских объятиях на приемах, одновременно пытаясь подкупить слуг, чтобы вызнать какие-нибудь секреты. Я также написал обо всем венецианскому бальи…
– Насчет девочки тоже?
– помолчав, осведомился Годскалк. Теперь он стал понимать, что означает загадочное выражение, которое порой появлялось на лице Тоби.
Николас по-прежнему взирал на него, не скрывая нетерпения.
– Ну, конечно. Я сообщил бальи, что Дориа женат на моей родственнице и что я буду рад, если он попросит ее задержаться и дождаться меня. Конечно, Дориа может спрятать ее на корабле, - но это само по себе будет достаточно красноречиво.
Невозможно понять, думал Годскалк, было ли это истинной уверенностью в себе или новой маской, которую Николас нацепил после Модона.
– Ты в самом деле веришь, что Дориа будет там?
– поинтересовался он.
– Да, - подтвердил Николас.
– Я спрашивал об этом у Оракула.
– Тогда, пожалуйста, попроси его предсказать судьбу и мне тоже, - попросил капеллан.
– Когда мы прибудем в Константинополь, ты никуда не сможешь пойти незамеченным, но кто-то мог бы высадиться на берег до этого. В стенах Мармары имеется францисканская обитель. Мы будем проплывать мимо…
– Если они помогут нам - это им как-то повредит?
– осведомился фламандец.
– Полагаю, что нет, - заверил Годскалк.
– Я сойду там, а вы неторопливо двинетесь дальше. Пока вы будете входить в гавань, францисканцы успеют пешком провести меня через весь город к месту стоянки «Дориа» в Пере. Затем я присоединюсь к вам. Если смогу, то доставлю и девочку.
– Ладно, - кивнул Николас.
– Я пойду с вами.
Воистину, Создатель, устав выслушивать жалобы Катерины де Шаретти, решил вознаградить ее роскошным приемом в древней столице мира, который исполнил все ее чаяния.
Сначала послышались звуки труб и цимбал, потом приблизились лодки под шелковыми балдахинами, с гребцами в парадных ливреях, и на борт парусника хлынули люди, - в мехах и самоцветах, с душистыми перчатками на руках; а за ними - слуги со шкатулками, вазами и тюками, предназначенными в дар Пагано.
Похоже, они считали его представителем банка Святого Георгия и Республики. Даже когда он исправил ошибку, их уважение, казалось, ничуть не уменьшилось, ведь он и впрямь был генуэзским посланником в Трапезундской империи и заслуживал всяческого почтения. В особенности это подчеркивал представитель венецианского бальи. Катерине поначалу показалось, что Пагано слегка ошеломлен таким приемом. Когда он произносил ответные благодарственные речи, то явно думал о чем-то другом.
Но вскоре он снова стал самим собой, на каждый цветистый комплимент отвечал живо и остроумно, расточая свойственное ему очарование, и угощал гостей вином и сластями. В первый раз за все время Катерина, не прячась под вуалью, выступала рядом с супругом, наслаждаясь восхищением парадно одетых мужчин, похожих на тех, за кем она украдкой наблюдала во Флоренции.
Под конец один из генуэзских старейшин пригласил их сойти на берег и остановиться в его скромном особняке на все время их пребывания в Константинополе.