Весна
Шрифт:
— Подожди.
— Почему?
— Ну… скажи хоть что-нибудь.
— Я люблю тебя.
— Нет! Не то…
Фальшь. Ложь. Ты не любишь меня — ты любишь свою тихую Олю. Кроме того, я вообще не уверена, что то притяжение, которое так вдруг возникло между нами, имеет с любовью хоть что-нибудь общее…
— Прости. Я… я хочу, чтобы было так. Думаю, это будет правильным.
Да. Вот то, что нужно. Все правильно.
Омут. Ласковые руки и губы. И глаза, в которых хочется утонуть — но нельзя… Поэтому отворачиваешься, уходишь от взгляда, и от осознания разрешенной запретности, ласка
— Расскажи мне про Исход.
— Исход… Говорят, если Новичок проживет достаточно долго, то в конце концов доживет до Исхода. Говорят, что Исход — это исцеление. И выбор. Когда ты сам можешь выбрать, стать ли тебе Настоящим или снова — человеком. Говорят еще, что тот, кто дожил до Исхода, становится сильней Настоящих, и может сделать так, чтобы они исчезли… Только это, увы, не проверить.
— Почему?
— Новичок хочет умереть. В этом его суть. Он — куколка, в которой спит зародыш Настоящего. Его тянет к смерти. Я не знаю никого из Новичков, кто бы дожил до Исхода. Вообще говоря, я думаю, что Исход — это миф, придуманный Новичками для Новичков же. Чтобы не так страшно было. Типа — вот доживешь до Исхода, станешь сильным-сильным, и все сможешь… Все ищут в себе признаки Исхода, некоторые даже находят — только до Исхода все равно не доживают.
— А когда становятся Настоящими?
— Тогда… тогда все меняется. Настоящий хочет жить. И это желание доведено у него до абсурда, до инстинкта. Я до сих пор не понимаю, как мой отец смог перешагнуть через этот инстинкт…
— Значит, Исхода не бывает?
— Я уже ни в чем не уверена. Когда-то я считала, что Бессмертный — это тоже миф. Но теперь…
— А сколько нужно прожить, по твоим сведениям, чтобы дожить до вашего Исхода?
— Не знаю. Новичок не живет больше четырех-пяти лет. Это мы с Данькой только такие уникальные… Может потому что нас двое было, а может оттого, что рядом был отец — ходячий пример Настоящего. Но сейчас… Меня тянет открытое окно. Меня тянет бритва, лежащая на видном месте. Меня тянет крюк в потолке, веревка и улица, заполненная машинами. Я очень боюсь сорваться…
— Я не дам.
— Ты не можешь следить за мной все время. Кроме всего прочего, меня ужасно раздражает надзор, я буду взвинченной и нервной, если ты станешь за мной следить.
— Я не буду следить. Я просто буду рядом.
Я усмехнулась.
— Тебе свою девушку пасти надо, а не за недовампиршей приглядывать.
Он мне ничего не ответил, только посмотрел странно. Мне показалось, что в глазах его было сочувствие…
Может, это и есть любовь?
Впрочем, нет. Это не любовь — это взаимовыживание.
— А что ты хочешь найти?
— Если бы я знала…
Но я лукавила. Я знала, что хочу отыскать. Даньку. Он там, я знаю это — там, где белое злое солнце и жгучий песок. Смешно… он не любил солнце… раньше.
— Приготовься. Я ухожу.
На этот раз получилось легко — я словно упала в темный наклонный колодец, скользнула по нему — к свету в конце, и очутилась над морем. То есть, мне с первого взгляда показалось, что это море, и я огорчилась. Там, где вода, не может быть белого песка…
Но вода, расстилавшаяся до горизонта, морем не была. Скорее, она напоминала огромное болото, неподвижное зеркало, не замутненное ничем, не тронутое никакой растительностью. А под поверхностью было… что?
Я опустилась пониже, полетела над самой гладью…
Люди. Много. Тысячи, миллионы, мил-ли-ар-ды… На глубине не больше полуметра, все — вверх лицами, глаза открыты, легкое подводное течение шевелило волосы, смазывало черты лиц — и казалось, что лица — живые.
Не то, не то…
Я полетела быстрее, надеясь пересечь это бесконечное болото как можно скорее… в самом деле, должно же оно где-то кончиться? И, быть может, на краю меня ждет знакомая пустыня?
Но надежды оказались тщетными — я все летела, а водная гладь подо мной длилась и длилась, серая, словно пыльное стекло… А еще через некоторое время я поняла, что лица под стеклом воды перестали быть разными, и что теперь оттуда глядит на меня, повторяясь многочисленными отражениями, одно-единственное лицо…
Мое собственное.
Я закричала, и вдруг стала терять высоту. Поверхность воды приблизилась, и я рухнула вниз, всколыхнув доселе неподвижное болото.
Это была не вода. Скорее вязкое желе… Я не утонула сразу, но провалилась по пояс в холодный клейстер. И тут же стало ясно, что близкое дно, на котором покоились многочисленные мои копии, ни что иное как иллюзия. Не было никакого дна. Ноги мои неумолимо тянуло глубже и глубже…
Я завопила и стала пытаться выплыть на поверхность — но все барахтанья привели лишь к тому, что я погрузилась еще глубже, по шею. И с ужасом поняла, что еще немного — и все. Трясина меня затянет, а я даже на помощь позвать не смогу. Что будет со мной, если я умру здесь? Липкий страх пополз от горла к коленкам…
И вдруг — рывок, будто меня зацепили крюком подъемного крана, несколько секунд темноты, — и я очнулась в кресле, в квартире Андрея, судорожно глотая воздух и с трудом успокаивая слишком разбушевавшееся сердце…
— Ты… вовремя, — сказала я Андрею, переводя дыхание.
— Я понял, что ты чего-то очень сильно испугалась. И решил, что пора.
— Ох… пора. В следующий раз при таком же варианте разрешаю тянуть меня сразу же, не раздумывая.
— Окей.
Андрей вошел, хлопнув дверью. Я высунула нос в коридор, где он бродил взад-вперед, как зверь в клетке.
— Что случилось?
— Меня Оля бросила.
— Ничего, помиришься.
— Нет.
— Помиришься, я сказала. Эта связь слишком важна, чтобы ты мог позволить себе ее потерять.
Он обернулся ко мне, в глазах его была злость.
— А я сказал — НЕТ! И не смей больше командовать мной! «Связь»… Что ты в этом понимаешь! Что ты вообще знаешь о чувствах! Оля — она… она чистая, она — светлая, в ней нет ни крупинки зла, а я — подлец, подонок… связался с тобой, с тобой, которая олиного мизинца…
Он замолчал и махнул рукой.
— …не стоит, — спокойно докончила я за него, — ты еще забыл добавить, что я — стерва, ведьма и старше тебя почти в два раза. И что ты с самого начала знал, с кем связываешься.