Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
— Ах, нас нет на лестнице? Тогда зачем было так долго и старательно показывать нам, как вы удивлены, что ее нет дома?
«Вот оно что!» — подумала Алена и засмеялась вместе со всеми.
— Лицом показал, головой, плечами, руками! — весело продолжала Соколова. — Разве один на лестнице вы стали бы это все выделывать? Ну, понятно, не стали бы, — подхватила она единодушный ответ. — Значит, все это было лишнее. Договорились? Нас на лестнице нет, вы — один. Теперь — кто такая Нина и зачем вы пришли к ней?
— Девушка одна. Мы в кино сговорились, — робко
«Вот уж! Не мог придумать поинтереснее!» — с досадой подумала Алена.
— А ее не оказалось дома? — сочувственно спросила Соколова. — Вы хорошо ее знаете? Давно?
Женя помялся и ответил нерешительно:
— Давно.
— Где познакомились?
— В Доме пионеров. В хоркружке. С пятого класса, — почему-то обрадованно ответил Женя.
Соколова одобрительно кивнула.
— И девушка хорошая, серьезная?
— Очень! — убежденно воскликнул Женя.
— Вы действительно знаете такую девушку! Не беспокойтесь, я не спрошу ее настоящие имя и фамилию, нужно, чтоб вы сами точно знали, к какой именно девушке вы пришли. Знаете? Какая она?
— Беленькая такая… и высокая… как Строганова Лена, — смущенно улыбаясь, говорил Женя, и чувствовалось, что он не выдумывает, а скорее вспоминает эту высокую девушку. — В электротехнический поступила, — закончил он.
— Отлично! Сейчас будем играть, — дружески сказала Соколова. — Вы поднялись по лестнице… Какой этаж?
— Четвертый.
— А час теперь который?
— Семь.
— Погода стоит хорошая? Значит, погулять еще можно после кино — да? А картина какая? Билеты вы уже взяли? — Соколова спрашивала так живо, с таким интересом, будто дело шло о чем-то настоящем и важном, и Алена почувствовала, что и ей и всем тоже становится интересно.
— Взял. На семь тридцать. Но кино тут за углом — минут пять ходу, успеем! — все живее, увлеченнее объяснял Женя.
— Отлично! Поставьте кубы — за ними лестница, а здесь площадка — да?
Женя с помощью Огнева отделил площадку кубами — так назывались в институте деревянные ящики без крышек, разнообразной величины и формы, скаты, лестницы, из которых очень удобно было строить любые самые сложные декорации, и ушел за куб.
— Поднимайтесь по лестнице… — сказала Анна Григорьевна.
Женя появился из-за кубов и, что-то нащупывая в нагрудном кармане, деловитым шагом направился к двери. Он ничего особенного не делал, но чувствовалось, что настроение у него отличное. Постучав, он спокойно подождал, прислушался, не идут ли открывать, постучал громче и на этот раз ждал напряженнее.
— Почему не открывают, ведь вы с ней сговорились? — негромко спросила Соколова.
— Ну да! — воскликнул Женя.
— Вы со мной не разговаривайте, думайте сами и продолжайте действовать. И говорите вслух то, что думаете.
— Уснула, что ли? — пробормотал Женя, постучал еще сильнее, сосредоточенно прислушиваясь.
— Обманула, что ли? — тихо подсказала Соколова.
— Никогда не обманывала… Что такое? — бормотал Женя. — Может, ушла и сейчас вернется? Рано еще… — он подошел к краю куба,
— А вдруг все-таки спит? — тихо сказала Анна Григорьевна.
Женя вернулся к двери, постучал еще раз настойчиво, громко.
— Нет. Подожду. — Он прислонился спиной к косяку двери, потом поежился, будто пристраиваясь поудобнее.
— Что-то мешает вам? Что там на косяке? — спросила Соколова.
Женя повернулся, потрогал рукой косяк и сказал неуверенно:
— Звонок, что ли?
— А у Нины-то разве есть звонок? — чуть слышно, но очень значительно сказала Анна Григорьевна. — Вы ведь стучали…
И Женя, вдруг поняв, куда она его направляет, начал быстро ощупывать руками дверь, забормотал: «Чушь! Чушь какая-то!» — потом привстал на носки, очевидно разглядывая номер квартиры, и стремглав побежал вниз.
Анна Григорьевна заставила его повторить этот простенький этюд, и — странно! — смотреть становилось все интереснее, а в последний раз Женя сыграл так искренне, свободно и смешно, что Алена совсем забыла о своей неудаче и смеялась громче всех.
— Ну, вот и поиграли, друзья мои, — весело сказала Соколова. — А как вы думаете, почему в первый раз Лопатин так по-нарочному нелогично и непонятно действовал? И почему сейчас все вышло куда ясней, проще, искренней?
— Вы научили, — ответил Володя, как показалось Алене, подхалимским тоном.
— Я ничему еще не успела научить, — холодно заметила Соколова. — Все дело в том, что первый раз он ничего не знал толком: куда, к кому, зачем пришел — все было вообще, приблизительно. А ведь наше поведение всегда зависит от условий, места и времени. Эта великая истина так же незыблема в искусстве, как и в жизни. Все должно быть в конкретном месте, в точное время и в более или менее известных условиях — как в жизни! Только тогда и можно играть свободно, по правде, искренне.
— А когда будем играть пьесы? — вдруг вырвалось у Глаши.
— Пьесы? — Соколова глянула на Галину Ивановну, и обе рассмеялись. — Вы слышали, чтоб учиться музыке начинали с симфонии? Нет, друг мой, сначала бесконечные упражнения, этюды — маленькие, потом побольше. А пьеса — это симфония. Ох, сколько нам еще работать до пьесы!.. Да еще и все ли дойдем до пьесы? То, что вас приняли в институт, еще вовсе не означает, что вы будете актерами. Это всего лишь значит, что у вас имеется такая возможность, а уж превратится ли она в действительность, зависит от вашей работы. Горький писал, что талант развивается из чувства любви к делу. Путь актера — это постоянный, напряженный, утомительный труд. Много горечи, неудач. Кто сумеет полюбить этот труд так сильно, что весь процесс работы и самое скучное в ней станет ему дорого, только тот станет настоящим деятелем советского театра. Кто хочет легкой, веселой жизни, тот напрасно пришел сюда. Работать, работать и работать! Это одна сторона. О другой поговорим завтра, потому что… — В то же мгновение длинный звонок донесся в аудиторию, — …урок наш окончен. До завтра, друзья мои.