Веста, дочь медведя
Шрифт:
– Тьфу на вас, девки. То обнимаетесь, счастливые, то ревете. Кто вас разберет, что у вас на уме!
Когда отец ушел, Анька обняла Любашу за плечи.
– Кто это был, ты знаешь?
– Знаю, – глухо ответила Любаша.
– Кто же? – губы Аньки дрожали от страха, она боялась представить, что подобный ужас мог бы произойти с ней.
– Ярополк.
– Кто-кто? – глаза девушки округлились от удивления, – Ярополк, сын колдуна?
Любаша кивнула в ответ. Анька поднялась с лавки и стала мерить шагами комнатушку.
– Любаша, а ты не обозналась случаем? Ну, темно же
– Да разве можно не узнать Ярополка? Он же страшный, как чудище, – в голосе Любаши звучала горечь.
Анька кивнула в ответ, покачала головой, потом поднесла ладонь к губам, видимо, ужаснувшись картине, которая предстала перед ее глазами.
– Ты мне не веришь, – безнадежно прошептала Любаша, – вот видишь, Анька, даже ты мне не веришь… Что уж ждать от других? Никто бы мне не поверил. И сейчас никто не поверит, если расскажу.
Любаша резко поднялась с лавки и тут же почувствовала резкую боль. Она схватилась за живот и согнулась пополам.
– Любаша, милая, да что с тобой? – испуганно затараторила Анька, – верю я тебе, верю! Тебя в детстве столько раз за мою вину пороли. Как я могу тебе не верить? Мы же подруги!
Любаша, почувствовав облегчение, выпрямилась и вытерла со лба испарину.
– Ладно, Анька, забудь. Все равно мне теперь одна дорога – на Кузькин обрыв, – сказала она, и в голосе ее не было ни одной эмоции, – живот уже, вон, совсем не утягивается…
Анька вздрогнула от слов Любаши. Кузькин обрыв давным-давно оброс дурной славой. Кто-нибудь все время сводил там счёты с жизнью, бросаясь с высокого берега в реку.
Анька подошла к Любаше и снова крепко обняла ее. Та положила голову на плечо подруге, закрыла глаза и попыталась представить, что все, как раньше, и ничего плохого не случалось с ней. Но не смогла. Это плохое уже отравило всю ее жизнь, всю ее насквозь пропитало едкой горечью.
В коридоре вновь раздались грузные шаги, и в комнату Аньки вновь заглянул отец.
– Ну вот, наревелися, а теперича снова обнимаются, – мужчина захохотал, но никто из девушек не разделил его веселья, тогда он продолжил, – Анька, к тебе Петр пришёл, топчется у ворот на морозе.
– Бегу! – быстро ответила Анька, соскочила с лавки и выглянула в окно, – и вправду стоит.
Лицо Аньки расплылось в счастливой улыбке, но она, устыдившись своего счастья, тут же снова нахмурила брови. Подойдя к Любаше, она зашептала ей на ухо:
– Ты про Ярополка-то лучше не говори никому, только опозоришься. Говорят, у колдуна Захара столько богатства в амбаре, что он все равно сумеет сынка своего откупить. Да и боятся его, колдун как-никак, – Анька озабоченно нахмурилась.
Любаша кивала головой, внимательно слушая подругу. Она чувствовала, что тяжелый камень упал с души, когда она поделилась своим горем, беда ее даже как будто немного уменьшилась. И ей хотелось думать, что Анька обязательно придумает, что ей теперь делать.
Анька, и вправду, думала, нетерпеливо кусая кончик указательного пальца. Потом остановилась перед Любашей.
– Про Кузькин обрыв ты забудь, Любаша. Вот что я тебе скажу… Я как-то подслушала разговор маменьки с тетей Дусей, ее родной
– Хорошо, – покорно ответила Любаша и повязала шаль на голову.
На пороге она еще раз крепко обняла Аньку, и та сказала ей на прощание:
– Если хочешь, я к Марфе с тобой схожу, вот только надо дождаться, пока снег сойдет… Ты только не пропадай, Любаша, не пропадай, милая.
Любаша кивнула и долго смотрела вслед двум счастливым влюбленным, Аньке и Пете, идущим по сугробам, держась за руки, смотрела до тех пор, пока они не свернули на узкую тропку между домами.
Слова Аньки звучали в голове. Может и вправду ведьма Марфа сможет ей помочь? Ребенок в животе словно услышал ее мысли и сильно пнул ножкой. Любаша прижала руку в меховой варежке к животу. А вдруг он там такой же страшный, как Ярополк – хромоногий и кривой? От этой мысли Любашу передернуло.
Слезы катились из глаз девушки и многочисленными круглыми льдинками замерзали на ресницах, пока она шла по морозу домой. У ворот она слегка замешкалась, ей вдруг показалось, что кто-то смотрит ей в спину. Обернувшись, она увидела на конце тропинки темную фигуру. Колдун?…
Человек стоял неподвижно, Любаше вдруг стало так страшно, что она быстро прошмыгнула в ворота и крепко закрыла их за собой, с грохотом опустив щеколду на железные петли.
***
Весна разлилась по деревне мутными талыми водами, наполнила воздух ароматами влажной земли, обнажила грязные проталины, по которым, с присущей им важностью, прохаживались грачи.
Вскоре пасмурный март сменился солнечным апрелем, и в Любашином доме заторопились с последними приготовлениями к предстоящей свадьбе.
– Молодец, Любашка, поправилась к свадьбе, раздобрела за зиму – вон и живот, и бедра появилися, – как-то за обедом сказала мать.
Любаша так и замерла с ложкой в руке, на ее щеках выступил пунцовый румянец.
– Ну-ну, чаво девку-то смущаешь! Вон зарделась вся! – отец погладил дочь по голове, желая приободрить ее, – но мать дело говорит, Любаша. Жена должна быть надежной опорой мужу. Чем крупнее она будет, тем лучше. Так что вовремя ты в тело вошла, дочь. Еще бы щеки пополнее, да поалее, а то вся побледнела да осунулась без солнышка.
Любаша сидела, опустив голову, чувствуя, как ребенок яростно пинает ножками под ребра. Как ни старалась она туже затягивать живот, в последнее время он все равно выпирал из-под платья. Вон и родители заметили, как ее разнесло.
Кроме меняющейся фигуры, были и другие перемены. Любаша чувствовала, как с каждым днем ей все тяжелее выполнять работу по дому. Она то и дело присаживалась, чтобы отдохнуть, а иногда живот начинал так сильно болеть, что Любаша сгибалась пополам и сжимала в кулаки складки длинного платья, чтобы не закричать от боли…