Вестник
Шрифт:
Присев, Таня чуть тряхнула плачущую девочку и, прижав к себе, зашептала на ухо:
– Ну, всё, всё, давай рассказывай, что стряслось.
Тане нравилась эта неугомонная рыжая девчонка, с которой они вместе ходили на гимнастику. У обеих со спортом не заладилось, но изредка поболтать с Алисой ни о чём на перемене или в столовой доставляло ей удовольствие. Хоть и была Таня на год старше и друзьями их не назовёшь, но открытый, незлобный характер Алисы располагал к общению.
– Я… я… колечко… мама… Ы–ы–ы–ы–ы…
С трудом узнав у завывавшей Алисы, что случилось, она вскочила, хлестнула тряпкой по подоконнику.
– Та–а–ак! Сейчас
В открытой двери показалась учительница, и Таня побежала на урок.
Тишина придавила пустотой, и слёзы непроизвольно вновь полились из глаз Алисы. Подняла она голову, лишь, когда техничка, недовольно бурча, пыталась помыть пол вокруг неё. Девочка не вернулась в класс, а пошла к выходу: не хотелось, чтобы кто–нибудь её увидел в таком состоянии. Постояв возле двери, она медленно двинулась от школы. Слева, в детском садике, гомонила и смеялась мелюзга, и Алиса поспешила уйти от их беззаботного веселья. Перебежав, под бибиканье машин, проспект Металлистов, она зашагала дальше, пока не уткнулась в забор Охтинского кладбища. Шарахнувшись от зловещих крестов за оградой, она понеслась вдоль неё. Впереди шли люди, и тогда, свернув на Партизанскую, Алиса побежала в сторону проспекта Энергетиков…
Остановилась она лишь на мосту через Охту. Мутная вода неторопливо текла к Неве, возле берега плескались неперелётные утки, которых не пугали сточные воды множества предприятий, в отличие от полёта на юг. А им и тут хорошо.
В глазах потемнело, мысли, одна тревожней другой, роем пронеслись в голове. Звенящая тишина окутала одеялом, из–под которого не хотелось вылезать. Откуда–то издалека лилась мелодия, и нежный, убаюкивающий шёпот призывал:
– Закрой глаза и сделай шаг…
– Зачем?
– Там хорошо, там покой… Один лишь шаг…
– Там мокро и холодно.
– Один лишь шаг…
– А как же мама?
– Один лишь шаг…
– А ещё там миллиарды бактерий и уточки в воду какают. Фи, какая гадость! – какой–то голос прозвучал прямо в ухе.
От неожиданности Алиса прижалась к перилам моста и схватилась за них руками.
– Во ведь… ничего себе. – И она тряхнула головой.
– Я думаю, в вашем «скворечнике» найдётся место для одинокого путника.
И Алиса хихикнула. Строчки из гулявшего по школе анекдота про больницу Скворцова–Степанова вернули её в реальность. Она осмотрелась вокруг и хмыкнула:
– И чего я сюда припёрлась?
– На уточек посмотреть.
Голос прозвучал с такой ехидностью, что Алиса поёжилась и сильнее вдавилась в перила моста.
– Ты кто?!
– Вам подробно? Или кратенько? Если кратенько, то пролетал я тут мимо.
– Куда?
– Куда уточки не летают.
– На юг, что ли?
– В словах появилась логика, значит, кризис прошёл.
– У вас?!
– Я ошибся, кризис ещё тут, но мы с ним справимся.
– Кто это – «мы»? Ты где?
– А–ли–са! Алиска, ты чего умотала? – Закинув на плечо футляр то ли с трубой, то ли с другим инструментом, подбежала Таня. – Бегай тут за вами, мне ещё в музыкалку топать. – И расплылась в улыбке, протягивая кольцо: – Держи, не теряй.
– Танечка, я… я… Спасибо большое! Я… я… – И Алиса, обняв знакомую, уткнулась ей в плечо.
– Ну всё, всё. Беги домой, пока мамка не пришла. Еле нашла тебя. Если бы не подсказали, где ты, то…
Отшатнувшись, Алиса посмотрела на неё.
– Кто подсказал?
Таня неуверенно повела плечами:
– Ну
Она растерянно оглянулась вокруг.
– Ну, кто–то точно говорил. Ничего себе прикол, старею, наверно.
Вперив взгляд в ювелирный завод, она изменилась в лице:
– Мамочка родная! Мне квартала два топать. Всё, давай бегом, завтра договорим.
Они вместе быстрым шагом дошли до Якорной и там попрощались, Таня поспешила по проспекту Энергетиков, а Алиса свернула к дому. До Среднеохтинского проспекта было ещё шагать и шагать. Алиса редко ходила через промзону, лишь, когда уж совсем прижимало. Домой она успела до прихода матери.
Положив на место кольцо и переодевшись, девочка зашла на кухню. На столе лежал вишнёвый пирог с затейливой цифрой 13 из теста. «Мой любимый!» И она мечтательно причмокнула губами. Мамка вместо обеда неслась домой, чтобы приготовить это чудо для своего чада, а дочка чуть «подарок» не преподнесла. И, мысленно обругав себя всеми словами, которые вспомнила, Алиса поклялась больше не прикасаться к кольцу. Но немного погодя подумала, что если мама сама даст, то она, конечно, не будет против этого.
Затем девочка пошла в комнату, взобралась с ногами на кресло, и блаженно вздохнула:
– Как дома хорошо!
Положив голову на подлокотник, она вскоре задремала.
Сон слетел от скрежета ключа в двери, потянувшись, она вышла из комнаты.
– Мамочка, я уже дома, пирог видела – красота… Чайник сейчас поставлю, квитанции и какое–то письмо я тебе на стол положила. – Взяв мамину сумку, она понесла её на кухню. – Как ты такую тяжесть таскаешь?
И, гремя дверками, стала распихивать продукты в холодильник и по шкафчикам. Не дождавшись, матери, Алиса заглянула в комнату. Она стояла возле стола с письмом.
– Мам, чего там?
– В понедельник надо отнести твоё свидетельство о рождении и вписать имя отца – разрешение с его работы пришло. – И она заплакала.
Эта несправедливость давно не давала Алисе покоя. У всех есть папа, у неё тоже есть, но говорить об этом нельзя, и во всех бумагах в графе «отец» стоит прочерк. Хотя мать успокаивала, что на работе папы в личном деле имеются все документы, но оно засекречено, и когда всё прояснится – неизвестно. То, что отец был военным, Алиса знала, но то, что он служил капитаном подразделения «А», что посмертно ему присвоили звание майора и наградили орденом Красного Знамени за операцию по освобождению похищенных в Мазари–Шарифе иностранных специалистов, девочка узнала только на похоронах. Правда, в самой операции он не участвовал. Как рассказывал дядя Олег, друг отца, их группа блокировала прорыв бандитов в сторону Пакистана. Ни один из шестнадцати захваченных специалистов не должен был попасть к американцам. Согласно официальной версии, они строили в Афганистане элеватор, а чем занимались на самом деле – тайна. Четверо из восьми человек группы погибло, но никто из банды уйти не сумел.
Отец служил в Москве, в Ленинграде бывал только в отпуске и редких командировках. В 1982 году, после смерти Брежнева, в силовых структурах начались перестановки, и дядя Олег перетащил друга к себе на Литейный. Так двадцать седьмого декабря отец перебрался в Ленинград на постоянку. В новогоднюю ночь преподнёс маме колечко, и они, словно дети, держась за руки, строили планы на будущее. Как сыграют наконец свадьбу, и чтобы было всё как у людей, и отправятся в отпуск, в свадебное путешествие… а седьмого января отца вызвали в Москву…