Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Всё обойдётся, — отверг любые возражения Дугал. — Никому даже в голову не придёт, что я уходил. В случае чего смело говорите: «он пьян в стельку» или «мы не знаем, где он шляется».
— Зачем тебе это надо? — сэр Гисборн попытался воззвать к разуму приятеля. — Ты не сможешь подслушать, о чём будут разговаривать братья де Транкавель, и вдобавок, как ты их догонишь? Что ты вообще надеешься узнать? В чём ты их подозреваешь? Думаешь, они разболтают тебе все свои секреты? А если им всего-навсего захотелось ненадолго отдохнуть от творящихся в их кровном владении бесчинств и от нас?
— Постараюсь вернуться до рассвета, — коротко бросил шотландец в ответ на все возражения Гая. И ушёл — налегке, захватив только кинжал да украденную в замковой
Мистрисс Изабель отправилась по своим загадочным делам, Франческо, бесцельно покрутившись по комнатам, тоже улетучился в неизвестном направлении (как заподозрил Гай, в сторону хозяйских покоев. Он надеялся, что у мессира Бернардоне хватит ума ограничиться куртуазными беседами), на долю брошенного всеми ноттингамца выпало единственное доступное занятие: прилечь и подремать вполглаза, ожидая возращения своих попутчиков с новостями — плохими или хорошими.
Сон не шёл. В голове, подобно стае напуганных птиц, мельтешили, сталкиваясь, вопросы без ответов, назойливо возвращались одни и те же образы: падающий с галереи Хайме; тщательно выписанные строчки непонятной книги, яркие красные и зелёные буквы, открывающие каждую новую главу; горделивые башни Ренн-ле-Шато, внутри которых кроется затхлый туман; и снова том в блекло-синей обложке. Гай знал о том, что всякую вещь, событие, мысль, даже призрачные ночные видения можно рассматривать с нескольких точек зрения: буквально, аллегорически, в поисках морального наставления и в высшем, символическом значении, однако сущность подобных размышлений оставалась для него тайной за семью печатями. Он не слишком задумывался над своими взглядами на мир, и вот, словно назло, угодил в место, где любое произнесённое слово таит несколько смыслов.
Убедившись, что заснуть не удастся, Гай тоскливо посмотрел в окно, где сгущались ранние осенние сумерки. Мак-Лауд, наверное, уже далеко от Ренна — здесь, конечно, не его родной Хайленд, но тоже горы. Раздолье для человека, с детства привыкшего носиться по крутым склонам и не признающего мощёных дорог.
Сэру Гисборну ещё никогда не доводилось оказываться в заключении, иначе бы он сразу признал изматывающую любого узника тоску по возможности покидать место своего заточения. Вроде никто не заставлял сидеть его здесь, в комнате, он вполне мог выйти, пройтись по замку и даже подняться на стену, полюбоваться окрестностями, однако разум продолжал твердить: «Ты в западне и никогда не выберешься отсюда».
Он перебрался из спальни в гостиную, сунул полено в ненасытную глотку камина, обнаружил лежащую на сундуке клеймору Мак-Лауда, наполовину вытащил её из ножен и какое-то время разглядывал причудливый узор из сплетённых ветвей на непривычно широкой гарде. Рядом с мечом валялся некий предмет, и Гай поднял его, не сразу признав тёмно-коричневую, лоснящуюся кожу, прошитую толстыми красными нитями. Уходя, компаньон бросил почти все таскаемые с собой мелочи, чтобы не мешали, в том числе и неизменный кошель, висевший на поясе. От скуки сэр Гисборн решил поинтересоваться его содержимым, расстегнул пряжку и вывернул на стол.
Обычное имущество привыкшего к долгим дорогам человека, если не считать аккуратного холщового свёртка, для лучшей сохранности обвязанного шнурком. Гай узнал его по форме — рукоять от меча слуа, она же ключ от неведомой двери. Дугал совсем спятил, коли таскает эту дрянь с собой. Может, выкинуть её? Потом крику не оберёшься… А
Гай осторожно подтянул свёрток поближе, заодно убеждаясь, что загадочная вещь по-прежнему сохраняет неодушевлённость. Нерешительно взял в руки. Поколебавшись, сунул за пазуху, вздрогнув от прикосновения обжигающе-холодного металла, ощущавшегося даже через холст, и быстро вышел из комнаты. Он представления не имел, застанет ли нужного ему человека на месте, однако некий голос подсказывал: бывают встречи, которые не назначаются, и на которые приходишь независимо от своего желания и первоначальных намерений.
Терпение — великая вещь. Уже луна проделала более двух третей пути по небосводу, и сменила цвет на ослепительно-белый, набросив на горы сплетённую из лиловых теней сеть, беззвучным светлым призраком мелькнула охотящаяся сова, где-то в долине зашёлся в коротком воющем лае волк, а лагерь внизу не подавал признаков жизни. Дугал уже начинал подумывать о таком неприятном обороте событий, как возможная ошибка. В конце концов, он всего лишь человек. Все люди рано или поздно ошибаются. Ещё можно вернуться в замок и поискать решение там. Если есть труп, значит, должен быть убийца. Если (по всем приметам) в Ренне замышляется нечто недоброе, должны существовать люди, охваченные этим заговором. Нужно лишь напрячь данные тебе Господом мозги и догадаться, кто они.
«Гай, возможно, говорил чистую правду, — размышлял он, покусывая сорванную травинку и изредка бросая взгляд на палатки. — Тебе не в чем обвинять братьев де Транкавель, разве что в попытке удержать вашу компанию внутри замка. Им нужны бумаги. Нам нужна Изабель. Они вроде согласны её отдать, но колеблются. Теперь ещё выясняется непредвиденное: Книга существует на самом деле. Худшая из новостей последнего времени. Меня не просили заниматься Книгой. Оставить всё, как есть? Старый сморчок приглядывал за ней не знаю сколько лет, присмотрит ещё столько же. А ежели он помрёт или ему, как Хайме, помогут отойти в лучший мир? Как быть тогда? Украсть? Куда я её дену? Я, конечно, знаю кое-кого, готового отвалить за эту исписанную телячью шкурку золотом по весу, но будет ли с того прок? Что вообще заставляет меня торчать здесь, кроме дурацкого предчувствия больших бед? Если до захода луны ничего не произойдёт, ухожу!»
Полотнище, закрывавшее вход в большой шатёр, на мгновение шевельнулось, словно задетое ветром. Всхрапнули потревоженные лошади, затем умолкли, признав знакомого им человека. Еле слышное звяканье сбруи, глуховатый удаляющийся цокот копыт по камням.
«Надо же, получилось, — вместо ожидаемой радости пришло недоверие. — Вот сейчас и разберёмся, обычная это ночная прогулка или как…»
Он соскользнул с нагретой солнцем, а теперь начавшей остывать макушки валуна, прислушался, определяя направление, и легко побежал вдоль гребня скалы, пригибаясь и стараясь не высовываться на открытые места. Даже полный дурак способен при такой яркой луне заметить преследующий его человеческий силуэт. Его добыча совершила ошибку, поехав верхом: идти по горам за лошадью — не работа, а удовольствие. Лошадь издаёт слишком много звуков: то поскользнётся на осыпи и загремит камнями, то зафыркает от незнакомого запаха, то просто затопочет по ровному месту так, что слышно по всей округе.
«Жаль, не заметил, кто это — Рамон, Тьерри или человек из свиты, — мимолётно подумал он, скатываясь в распадок и по-прежнему держась чуть впереди невидимого в темноте всадника. — Ставлю на Тьерри. Трудно заподозрить человека со столь отсутствующей физиономией. Однако развлечения у них в Ренне! Не зря мне твердили: не суйся без надобности в Лангедок, не вороши дела тамошней аристократии, хлопот не оберёшься».
Ветер принёс волну кислой, застоявшейся вони, испускаемой преющей шерстью и свежим навозом. Где-то поблизости ночует овечье стадо. Не к нему ли держит путь выехавший из лагеря незнакомец? Решил прикупить барана на завтрашнее утро? Не поздновато ли отправляться в дорогу?