Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
В самом деле, какие чудеса могут быть явлены ему, не слишком-то почтительному и усердному сыну достойных родителей, питающему склонность к весёлым дружеским компаниям, хорошеньким девушкам и звукам собственной виолы, а не к поддержке фамильного дела или к обучению вещам, могущим принести в будущем пользу и доход. Он прекрасно знал, какое мнение о нём бытует в семействе Бернардоне и среди ближайших родственников: «Этот мальчишка ни на что непригоден, кроме как тратить отцовское добро да развлекаться дни и ночи напролёт!». Робкие возражения матери, утверждавшей: «Все дети таковы, дайте ему вырасти, тогда он ещё себя покажет» никто всерьёз не принимал. Франческо Бернардоне суждено оставаться паршивой овцой тихого родного городка — так гласило мнение общества и его собственное
Он не подозревал, насколько красив в этот миг: с блуждающими по настороженному лицу прохладно-голубоватыми отсветами, упавшей на лоб вьющейся чёлкой и сосредоточенным взглядом глубоких тёмных глаз. Ему предстояло принять решение. Взять кубок — стать вором, и не просто вором, святотатцем и осквернителем священного места, не взять — сожалеть всю оставшуюся жизнь о добровольно упущенной возможности разгадать одну из загадок мира.
«Люди не должны соваться туда, где они ничего не понимают», — шёпотом произнёс Франческо, осторожно поставил деревянную чашу на прежнее место (неяркий свет мгновенно начал меркнуть, словно втягиваясь в крохотные трещины), зажёг фитиль в лампе и направился к выходу. Он благополучно добрался до кирпичной арки, отделявшей закуток подвала, остановился, прислушиваясь — точно, тихий крысиный писк — и, резко повернувшись, бросился обратно. Схватить кубок и упрятать его за пазуху — дело нескольких мгновений. Быстрое скольжение между скопищем драгоценных и никому не нужных реликвий, скользкое прикосновение к бронзовым прутьям входной решётки, щёлканье закрывающегося замка…
Он немного постоял, привалившись к мокрой кладке и еле слышно всхлипывая. Видят Небеса, он не хотел этого делать, но что-то (или кто-то?) толкнуло его под руку и заставил взять непонятную чашу, до сих пор хранившую тихое тепло — как пригревшееся и спящее маленькое животное. Теперь она принадлежала ему, и следовало хорошенько обдумать, как с ней поступить. С ней и книгой из библиотеки замка. Книга беспокоила его гораздо больше, нежели совершённая только что кража. Книга и судьба канувшего в осеннюю ночь Мак-Лауда, который знал больше, чем вся их компания, вместе взятая, но не собирался раскрывать своих секретов.
«Если он не вернётся, что же нам тогда делать?» — Франческо поднялся по короткой лестнице из подвала наверх, очутившись в полуденном притворе часовни, осторожно приоткрыл маленькую потаённую дверь (она запиралась на обычный засов, который ничего не стоило скинуть, просунув лезвие кинжала в щель между створкой и косяком), выбрался на верхний двор замка и облегчённо перевёл дыхание. Высоко над ним в безоблачном небе горела луна — серебряная монетка, брошенная Вечностью в море ночи. Дугал и Гай почему-то называли нынешнее октябрьское полнолуние «охотничьим».
— Ladro, [35] — еле слышно хихикнул он и вздрогнул от собственного смеха, похожего на скрежет. — Все они здесь безумцы, и ты вскоре станешь таким же.
Оглядываясь по сторонам, он поспешно скатился по лестнице в пустынный нижний двор, юркнул в тень, пропуская компанию стражников. Он уже видел дверь в нижнем ярусе одной из полуденных башен Ренна, когда до его слуха донёсся вкрадчивый, мурлыкающий голос, и он не сразу понял, что обращаются именно к нему.
35
Вор (итал.)
«Поймали! — зашёлся в истошном вопле внутренний голос. — Поймали, поймали, они все знают, они найдут чашу,
«Замолчи, — ледяным тоном приказал Франческо, и, как ни странно, голос сразу послушался, издав на прощание нечленораздельное бульканье. — Не паникуй. До двери осталось не больше десятка шагов. Сохраняй спокойствие, и, возможно, уцелеешь».
Двоих молодых людей, преграждавших ему путь, он узнал сразу — на давешней вечеринке им не слишком понравилось его присутствие, и, если бы не вмешательство монны Бьянки, неизвестно, чем бы всё кончилось. Мурлыкающий ласковый голос принадлежал стоявшему позади них высокому блондину, Гиллему де Бланшфору, и, заметив выражение его лица, Франческо невольно попятился, по возможности незаметно нащупывая висевший на бедре кинжал. Эти трое не обратили бы никакого внимания на его попытку вынести всю сокровищницу Ренн-ле-Шато или убить владельца замка. Ему уже доводилось видеть такой взгляд — подозрительно блестящий и кажущийся слегка отсутствующим — и его не раз предупреждали: в таких случая благоразумнее плюнуть на достоинство и бежать без оглядки.
Франческо не пугала возможная драка — в конце концов, он носил клинок не ради украшения и в случае настоящей опасности, не раздумывая, пустил бы его в дело. Он боялся, что на уме у этой троицы нечто худшее, чем заурядное желание проучить зарвавшегося купчишку, и во всём грешна злая шутка природы, наделившей его слишком привлекательной внешностью.
Двери библиотеки стояли незапертыми, но, войдя, Гай очутился в недрах еле слышно шуршащей темноты и пожалел, что не догадался захватить с собой лампу или хотя бы свечу. Немного привыкнув, он уловил еле заметное пятно света, дрожавшее на изогнутом потолке, и сообразил, где находится его источник — распахнутая дверь на втором этаже. Ему пришла в голову мысль крикнуть, оповещая о своём приходе, но, подумав, он не решился — громкие звуки столь же не подходили для этого места, как болтовня в церкви во время службы.
Поэтому он просто добрался до узкой, чуть шатающейся под ногами лестницы, поднялся и направился по балкону в сторону неяркого, манящего огонька. Между незакрытой створкой и косяком оставалось достаточно места, чтобы осторожно заглянуть и убедиться собственными глазами: верхние помещения башни тоже отданы под царство книг. Пятёрка длинных свечей, воткнутых в причудливый серебряный подсвечник, освещала расположенный слева от двери закуток: стол, затолканная под него и еле тлеющая решётчатая жаровня, пара табуретов, накрытый мешковиной узкий топчан и приколоченные к стене полки с обычнейшими тарелками и какими-то пузатыми колбами. Хранитель библиотеки жил прямо здесь, посреди доверенных его стараниям пергаментов, свитков и фолиантов.
— Входи, входи, — приглашающе скрипнули из-за тёмного скопления шкафов. — Я-то гадал, кто нынче ко мне пожалует: этот догадливый итальянский мальчик или ты. Или он прячется позади тебя?
— Добрый вечер, — неуверенно произнёс сэр Гисборн. — Нет, я один…
— Скорее уж «доброй ночи», — отец Ансельмо выбрался на свет, раздосадовано помахал зажатой в руке книгой и сердито заворчал: — Нет худшего проклятия, чем крысы в библиотеке — по своей неграмотности они не испытывают никакого почтения к тому, что попадается им на зуб. Хорька завести, что ли, пусть ловит? Или этого египетского зверя — кошку?
— А домовых у вас разве нет? — спросил Гай, привыкший, что в большинстве замков Острова крыс и прочих нежелательных квартирантов гоняют эти маленькие создания, похожие на животных, но наделённые толикой разума.
— Поразбежались. Какие домовые в Ренн ле Шато?.. — с сожалением признался монах, посмотрел на замершего в дверях гостя и фыркнул: — Да ты не стой, проходи. Тебе, сын мой, похоже, здешние секреты уже поперёк горла встали?
Гай кивнул, осторожно присаживаясь на табурет, выглядевший покрепче своего соседа. Отец Ансельмо покопался в недрах шкафа, отгораживающего его жильё от библиотеки, извлёк и невозмутимо водрузил посреди стола пару глиняных кружек и необычный узкогорлый кувшин из чёрной глины, украшенный оранжевыми фигурками людей и плывущих кораблей.