Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
Гунтер являлся готом, тевтоном, любителем свинины и пива, бывшим офицером Люфтваффе Третьего Германского Рейха управляемого вздорным австрияком по фамилии Гитлер… В общем, просто немцем.
А Сергею Казакову было просто нечего терять.
Этот был русским.
И все трое рванули вперёд. Незнамо куда.
Первый — по долгу перед кровью, честью и Матерью-Церковью.
Второй — по взятой на себя обязанности и желанию педантично пройти новую дорогу до конца. До короны герцога, как обещал Лорду. Пусть подавится. Гунтер всё заработает сам.
Третий… Ему было просто по пути. Он ещё ничего не решил. Присматривался.
Француз, немец и русский.
Как в анекдоте.
Часть первая
Сицилия навзлёт
Глава первая
Проблемы адаптации
Осенью темнеет рано. Солнце уже давно скрылось за верхушками сосен, давно уже опустились на лес серые сентябрьские сумерки и незаметно перешли в ночь. На поросшем молодым сосняком склоне, не больше чем в сотне шагов от вершины холма горел костёр. Потрескивали, плюясь снопами искр, сухие смолистые ветки. Весело плясали оранжевые язычки пламени. Над огнём покачивался закопчённый котелок, в котором что-то сердито булькало. Когда жидкость выплёскивалась на горячие уголья, в воздухе распространялся душистый аромат травяного настоя, видимо, заменявшего собой чай. Невдалеке, у чёрного нагромождения валунов, спал на колючем ложе из бурой прошлогодней хвои молодой рыцарь. Временами он что-то беспокойно бормотал и ворочался во сне. Чуть поодаль, у старой разлапистой ели чернел сделанный на скорую руку шалаш — там устроился на ночлег бородатый старик в монашеской одежде. На краю прогалины тихонько пофыркивали три стреноженные лошади.
Около костра, на сухом поваленном дереве сидели, негромко беседуя на разговорном английском языке образца XX века, два человека, само присутствие которых в Королевстве Английском на исходе предпоследнего десятилетия двенадцатого века являлось — с точки зрения логики и здравого смысла — полнейшим абсурдом. Того из них, что с виду казался чуть постарше и повыше, рыжеволосого, с небольшой бородкой, звали Гунтер фон Райхерт и родился он (точнее, ещё не родился!) в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году в Германии. Всего месяц назад (или семь с половиной столетий спустя…) он был офицером Люфтваффе. Ныне же ему приходилось довольствоваться званием оруженосца, что, впрочем, нисколько его не огорчало.
Тому, что помоложе — невысокий, смуглый, коротко стриженый, с чуть монголоидными тёмными глазами — компьютерному технику Сергею Казакову из далёкой России предстояло родиться без малого восемь столетий спустя, в одна тысяча девятьсот семьдесят девятом году в государстве, именовавшемся Союзом Советских Социалистических Республик, и городе-герое Ленинграде, позже вновь ставшем Санкт-Петербургом.
Несмотря на то, что — как говорилось выше — присутствие их в это время и в этом месте являлось полным абсурдом, и тот, и другой прожили в 1189 году уже двадцать семь дней, и перспектив вернуться в своё родное сейчас ни у того, ни у другого не имелось. По крайней мере — в области рационального. Что же касается иррационального… впрочем, к чему рассуждать об иррациональном? Хоть их и закинуло в эти средневековые края почти месяц назад, встретились они только сегодня, да и то лишь благодаря вмешательству того самого святого отшельника, что лежал сейчас, отдыхая от дневных трудов и выпавших на его долю
Сергей, пребывавший до сего дня в абсолютном и блаженном неведении относительно того, куда занесла его судьба, довольно быстро оправился от первого шока и даже нашёл в себе силы приготовить на костре весьма сносное жаркое из угодившего в капкан кролика. Тем временем Гунтер, пока ещё не совсем стемнело, успел сходить за оставленными в лесу лошадьми, а сэр Мишель (так звали юного рыцаря) несколько свыкся с мыслью о том, что теперь ему придётся принять под своё рыцарское покровительство ещё одного оруженосца, в буквальном смысле слова свалившегося с неба.
Когда, насытившись крольчатиной, сэр Мишель, а вслед за ним и отец Колумбан, пожелали всем доброй ночи и удалились ко сну, Гунтер устроился рядом с Сержем у костра, и, прихлёбывая из алюминиевой кружки горячий настой душистых трав, поведал вкратце своему новому знакомцу о том, что произошло с ним здесь за последний месяц, начиная с того самого дня, 13 августа, когда судьба таинственным образом закинула его, германского лётчика, из 1940 в 1189 год. Серж слушал молча, не перебивая и почти не задавая вопросов: сейчас ему проще было ни о чём не задумываться, и Гунтер прекрасно его понимал, а потому, героически сражаясь со сном, неспешно рассказывал всё по порядку. Как он, отправившись на самый рутинный боевой вылет, внезапно попал в густой туман, как потом долго летел над Нормандией, удивляясь, куда пропали все привычные ориентиры, как, наконец, отчаявшись что-либо понять, совершил неподалёку отсюда вынужденную посадку и как встретил на поляне до смерти перепуганного похмельного сэра Мишеля, который мало того, что был одет в совершенно непотребный для двадцатого века маскарадный костюм, так ещё и изъяснялся на классическом норманно-французском наречии.
Видимо, с даром слова у Гунтера всё было в порядке, поскольку при описании этой сцены Казаков даже забыл (правда, ненадолго), что ему сейчас полагается пребывать в состоянии полного шока, и весьма неприлично и громко захохотал, живо представив себе весь этот эпизод.
Правда, потом германский лётчик поведал нечто такое, что заставило Сергея вновь усомниться в умственной (и психической) полноценности его нового знакомца. И действительно, посудите сами, может ли нормальный человек из покончившего с предрассудками двадцатого века на полном серьёзе излагать историю о встрече с дьяволом, при этом то и дело нервно озираясь на слишком близко подступивший к поляне ночной лес и всячески избегая называть вещи своими именами, употребляя разного рода эвфемизмы: «враг рода человеческого», «сила, не принадлежащая известному нам миру» и прочее в том же духе. Впрочем, Сергей и тут не стал его перебивать, здраво рассудив, что либо его собрат по будущему на этом вопросе малость тронутый — и тогда не стоит вязаться, либо же к нему и впрямь явился сам сатана собственной персоной (что, конечно, весьма маловероятно, но не исключено: мало ли что у них тут в этом средневековье творится?).
Кратко изложив дальнейшие события, имевшие место в окрестностях баронства Фармер, как то: поджог сеновала, обстрел коварного сэра Понтия Ломбардского и спасение от меча оного коварного Понтия сэра Мишеля вкупе с отцом Колумбаном, возвращение блудного сэра Мишеля в родительский замок — и обойдя молчанием инцидент с прекрасной Сванхильд, — Гунтер перешёл к следующей части своей истории. Он довольно живо и со всеми подробностями поведал о поручении бейлифа, о встрече с новоиспечённым епископом Кентерберийским, о невероятных пакостях английского канцлера де Лоншана, об осаде аббатства, о принце Джоне, Гае Гисборне («Представляешь?! Самый настоящий Гай Гисборн, тот самый! И представь — очень славный малый, совсем не злой и даже нормально воспитанный. Правда, по-моему, слегка тугодум. А про Робин Гуда у них тут и слыхом не слыхивали!»). Рассказал он и о поимке хитроумного канцлера, который надумал бежать, переодевшись в женское платье («Ух ты! — откомментировал Сергей. — Ну прям как наш Керенский!»), и о знакомстве с Дугалом Мак-Лаудом. Завершил же он своё долгое повествование прощанием с Гаем и Дугалом у древнего каменного креста.
— Как Керенский? — педантично уточнил Гунтер. — Если я правильно помню историю, этот господин был премьер-министром России до большевистского переворота? Я читал его воспоминания, изданные в Берлине, так он утверждает, что побега в женском платье не было и это все выдумки красной пропаганды.
— Какая разница? — отмахнулся русский. — Сие для истории непринципиально. Ты дальше рассказывай!
— …А потом мы с отцом Колумбаном и нашим доблестным рыцарем отправились на поиски ещё одного гостя из будущего, сиречь тебя. Дальнейшее тебе известно. — Снова вспомнив это «дальнейшее», Гунтер не смог удержаться от усмешки, и добавил: — Кто ж мог подумать, что ты тут не только на кроликов охотишься?