Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Едемте дальше, мессиры, — всё ещё злым голосом сказала Беренгария. — Крайне неприятный случай, что ни говори. Я и раньше слышала, что этот холёный боров развлекается подобным образом. Хвала Деве Марии, он меня узнал, иначе кто-нибудь из нас обязательно получил бы стрелу.
— Да кто это был? — не выдержал Казаков.
— Король Франции! Его величество Филипп-Август Капетинг, чтоб его горячка скрутила! Их монаршей милости из-за вечно дурного настроения приспичило пострелять из лука! Не понимаю, как человек благороднейшего воспитания и происходящий из лучшей семьи Европы может позволять себе подобные забавы!
— Из лучшей семьи, поэтому и позволяет, — проворчал под нос Казаков, отгребая вместе с
— И вы, сударь, это говорите будущей королеве? — куда более непринуждённо рассмеялась Беренгария. — А вот скажите, тяжело ли сидеть на весле? Можно мне попробовать?
— Можно, только ладони попортите…
Сэр Мишель, слушая эту беседу, попеременно краснел и бледнел. Принцесса обязана разговаривать о модах, драгоценностях, новых стихах трубадуров, на худой конец — о политике, но вовсе не проситься сесть к веслу!
Экскурсия по гавани продолжалась. Беренгария, обрадовавшись как деревенская девчонка, которой к Рождеству подарили золотой ливр, указала на скромный корабль под наваррскими стягами и сказала, что там квартирует её дядя — младший брат короля Санчо. Вокруг шныряли плоскодонки торговцев, доставлявших на крестоносные суда свежие фрукты, мясо и необходимые в походе товары, начиная от гребешков и заканчивая дешёвыми шлюхами-волчицами. Большинство французов готовилось сойти на берег, чтобы поучаствовать в торжественной мессе, проводимой в кафедральном соборе столицы. Правила этикета в то же время обязывали дождаться ещё одно действующее лицо предстоящего спектакля — английского короля. Его парус уже был хорошо различим в северо-восточной стороне.
— Можно попросить вас, шевалье, и ваших оруженосцев об одном одолжении?
Беренгария, судя по виду, говорила вполне серьёзно.
— Всё, что угодно вашему высочеству, — сэр Мишель, благодаря заложенному с младенчества дворянскому воспитанию, не мог отказать даме, попроси она о чём угодно. — Чем могу служить?
Принцесса замялась, что ей было отнюдь не свойственно. О подобных вещах она могла свободно говорить с отцом, любимой няней или добродушной королевой Элеонорой, но вот открыться малознакомому, хотя, без сомнения, скромному и благородному рыцарю ей было тяжело. Беренгария не могла трубить на каждом углу о недостатках и пороках своего жениха, но в то же время принцессе настоятельно требовалась помощь.
— Видите ли, сударь… — осторожно начала наваррка. — Мой будущий муж, Ричард, человек… Как бы вам сказать? Увлекающийся. Я с ним виделась всего один раз в жизни, когда он приезжал в Беарн полтора года назад. Я знаю, что…
Тут Беренгария столь смущённо приостановила свою речь, что сэру Мишелю пришлось её подбодрить:
— Может быть, его величество вас не любит? Маменька мне говорила, будто подобное часто случается между будущими супругами.
— Это неважно, — неожиданно разозлилась принцесса. — Главное, чтобы Ричард меня уважал! И я тоже хочу заслужить его уважение. Судно короля скоро войдёт в порт. Если я встречу его на лодке, может быть, он поймёт: невеста ждёт его и счастлива увидеть. Вы поможете мне, шевалье? Я буду вам признательна до смертного часа.
— Так, — рыцарь самым решительным манером развернулся к гребцам и занимающемуся созерцанием окружающей природы Гунтеру, восседавшему на руле. — Давайте ко входу в гавань. Серж, если ты устал, я сяду на весло, а ты займёшь беседой даму.
— Замечательно, — пробормотал Казаков, быстро меняясь местами с сэром Мишелем. — Займись делом, благородный дон.
Довольно долго, до времени, пока все колокольни Мессины не начали отбивать третий литургический час, [52]
52
От девяти до десяти утра по современному счёту.
Наконец громадный, тяжело идущий корабль, украшенный белым знаменем с красным прямым крестом, помпезно рассёк серо-голубые воды Мессинского залива. Простенькое судёнышко, принадлежавшее рыбаку, поползло вслед и, описав широкую дугу, пошло наперерез, двигаясь к борту огромного нефа. Над носовой фигурой английского корабля в самой что ни на есть горделивой позе стоял высокий светловолосый человек в красном, с тремя золотыми леопардами, плаще.
Король Англии Ричард I.
Дуновение Ханаана — II
Гость султана Салах-ад-Дина отсыпался полный день. Вчера ему пришлось вынести долгое и изматывающее путешествие через каменистую пустыню Иудеи к Иерусалиму, ночь прошла за серьёзным разговором в обществе сарацинского князя. Заснуть удалось лишь после рассвета. Салах-ад-Дин поместил маркграфа в комнате на втором этаже башни Давида, слуги принесли ещё несколько подушек, шёлковое покрывало и тазик с водой для умывания, после чего Конрада оставили в покое.
Спал владыка Тира беспокойно. Его посещали призраки, явившиеся из прошлого, неведомые картины будущего, мелькали давно позабытые лица, колыхались истлевшие знамёна и нещадно грохотало железо клинков. Потом картины сменились — зеленели рощи родного Монферрато, поблёскивали алмазной пылью вершины Альп, у подножия которых почему-то пристроился Иерусалим, дорожный указатель оповещал, что если поедешь направо — окажешься в Багдаде, налево — в Риме, а прямо будет сумрачный лес, войти в который можно только людям, прошедшим земную жизнь до половины. Конрад ехал по широкой мощёной дороге, и вдруг повстречал шедшего босым кардинала Пьетро Орсини в обтрёпанной красной одежде и замызганной кардинальской шапке. «Рим пал к стопам Альбиона!» — крикнул пеший и похромал дальше. Обернувшись, Орсини добавил: «Лилейный лев левой ладонью ласкает лоно латинского Латерана…»
Тут Конрад проснулся.
— Лилейный лев… — проворчал маркграф, протирая глаза и садясь на импровизированном ложе. — Надо же такому привидеться! Я скоро помешаюсь от этих забот!
Конрад оделся, умело повязал тюрбан, да так споро, что варвару-франку позавидовал бы любой щёголь из султанского дворца. В узкое окно-бойницу пробивались густо-оранжевые лучи вечернего солнца, сползающего по небу Палестины к Средиземному морю.
— Эй, кто-нибудь! — громко позвал Конрад по-арабски, и дверь моментально приотворилась. Вчерашний бородатый сарацин самого разбойного вида. Такими только пугать маленьких наследников европейских благородных семей — всклокоченная угольная бородища до глаз, мрачнейший взгляд, покрытые жёстким чёрным волосом руки, кривой ятаган… — Принеси-ка, почтенный, поесть.