Ветер и море
Шрифт:
– Конечно, через борт. Ты готов плыть? Мэтью медлил, и Кортни начала волноваться.
– Я не могу оставить людей, – наконец ответил Рутгер. – Я единственное, что стоит между ними и парусиновым мешком. За ними и так почти не ухаживают, а если меня не будет, они не получат вообще ничего.
– Ты не сможешь ничего сделать для них, если будешь в цепях раба, – тихо произнес Адриан без всякого намека на попытку убедить друга. Он просто констатировал факт.
Кортни поморщилась, но у нее не было желания высказывать свое мнение по этому поводу.
– У вас нет времени спорить, – сердито прошептала она. –
– Значит, я погибну, – беспечно отозвался Мэтт. Кортни взглянула на Адриана, надеясь найти в нем поддержку, но он оставался неясной безмолвной тенью. Она снова повернулась к доктору, несмотря на то что с каждой секундой опасность возрастала, и в последний раз попыталась уговорить его бежать.
– Когда Шо обнаружит, что лейтенант исчез, никто не знает, какое возмездие он сочтет подходящим или на кого оно будет направлено. Я не могу знать, обратит ли он свою ярость на раненых... или на вас!
– Думаю, у меня будет возможность это выяснить, – медленно произнес Мэтью. – Адриан, желаю удачи. Бог в помощь.
– Я вернусь, – угрюмо пообещал Баллантайн и хлопнул друга по плечу, чтобы подтвердить свое обещание.
Затаив дыхание, Мэтт смотрел, как две тени пересекли большой загон и скрылись за загородкой. Он прислонился к ящикам и тихо выругался, когда грубое дерево царапнуло ему спину. «В любом случае я был бы обузой, – привел он довод в свое оправдание. – С хромой ногой и исполосованной спиной я не выдержал бы больше двух миль в таком сумасшедшем темпе. План Адриана был лучше – еслиЗы его можно было осуществить».
– У поручня охранник, – прошептала Кортни, притаившись в темноте рядом с Баллантайном. – Через несколько секунд он пойдет к дальнему концу палубы. Я отвлеку его, чтобы вы успели перебраться через борт и спуститься по якорному канату. Плывите к берегу. Все должно пройти успешно.
Они находились на правом борту, лицом к узкому входу в бухту и изогнутому мысу, окаймлявшему залив. «Орел» стоял позади них, и пловец, отправившийся по прямой к полуострову, мог оставаться незамеченным для внимательных глаз.
– Там, на берегу, Шо держит трех наблюдателей, – предупредила Кортни.
– Я прослежу за ними.
Кортни собралась уходить, но Баллантайн быстро схватил ее за руку.
– В чем дело? – В темноте она не видела его глаз. Его губы были плотно сжаты, как будто он хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слов.
– С вами все будет в порядке? – наконец спросил он.
– Я могу сама о себе позаботиться, – тихо ответила она и вдруг вспомнила, что эти слова она уже говорила. Почти то же самое она сказала Гаррету Шо за несколько мгновений до того, как он ошеломил ее своей наглой развязностью и едва не изнасиловал. Впрочем, она была уверена, что такое больше не повторится, несмотря на угрозу, которую прочла в синих глазах. – Дженнингс, судя по всему, мертв, – быстро сообщила она, – а человек, которого вы разыскиваете, лейтенант Фолуорт. – Кортни ощутила, как вздрогнула рука Баллантайна.
– Что?! Что вы сказали?
– Шо все известно о вас – от лейтенанта Фолуорта. О том, как вас направили на «Орел», чтобы разыскать предателя, который продавал нам ваши секреты. – Она замолчала, и Баллантайн услышал тихую ядовитую усмешку: – Похоже, у нас все-таки есть кое-что общее.
– Вы абсолютно
– Сегодня он был приглашен к нам на обед и рассказал все. И я уверена, он убедил Шо, что вы слишком опасный человек, чтобы оставлять вас в живых. – Она пристально взглянула в лицо Баллантайна и прокляла мрак, скрывавший его глаза. – Я сказала вам это, Янки, потому что считаю, что после всего случившегося вы имеете право знать. Но существует кое-что, о чем я тоже должна знать, и если вы скажете мне, кто предал моего отца...
На щеке Баллантайна задергалась мышца, единственный заметный признак ярости, вскипавшей внутри его, возвращавший ему целеустремленность, которая напугала бы Кортни, если бы она могла прочесть это в его глазах.
– Адриан... – прошептала она, – прошу вас, я должна знать.
Он тряхнул головой, стараясь прогнать из головы картины, мелькающие перед его мысленным взором: Отис Фолуорт, подтянутый и донельзя пристойный в сшитой у хорошего портного форме; Фолуорт, хитро улыбающийся и предлагающий Адриану свою помощь в разоблачении Уилларда Дженнингса как шпиона. Был ли Фолуорт ответствен и за смерть Алана тоже?
– Где он? Где держат Фолуорта?
– Он что-то говорил о нижней палубе. Это все, что я знаю. Адриан...
– Я могу назвать вам только кодовое имя и ничего больше. – Серые глаза прояснились, отгоняя неуместные видения. – Никто никогда его не видел, никто никогда не разговаривал с ним лицом к лицу, все осуществлялось посредством записок, которые оставляли в специальных тайниках в обмен на золото... – Громкие шаркающие шаги неподалеку заставили Адриана обхватить Кортни рукой за плечи и крепко прижать к груди. Охранник остановился на расстоянии менее дюжины шагов и настороженно вслушивался в ночные звуки, пытаясь разобраться, что отвлекло его от монотонного патрулирования.
Прошло две минуты... три... Адриан и Кортни не шевелились и не издали ни малейшего звука. Ее щека была прижата к груди Баллантайна, и она наслаждалась запахом его кожи, его волос и пота. Его подбородок прижался к ее лбу, рука зарылась ей в волосы. Несмотря на опасность, Кортни неожиданно захотелось обнять Адриана и в последний раз утонуть в его объятиях. Через несколько секунд он уйдет, и она никогда больше его не увидит. Он ворвался в ее жизнь, словно порыв ветра, смел ее оборону и унесся, оставив после себя только хаос. Не имели значения ни ее прошлое, ни ее настоящее, ни ее будущее – ничто не имело значения, кроме гулкого стука ее сердца.
Она чувствовала, что серые глаза смотрят на нее, и слышала, как охранник прошагал дальше. Опасность миновала, однако Баллантайн не торопился отпускать Кортни. Должно быть, он почувствовал в ней слепое желание, пронизывавшее ее тело, потому что его рука передвинулась и взяла ее под подбородок, а губы накрыли ее губы. Это был поцелуй отчаяния и жгучего желания. Баллантайн забирал последние остатки ее гордости, силы и личности и в то же время отдавал ей собственные – добровольно, сознательно. Кортни поняла, что это было самое сокровенное, чем он когда-либо с кем-то делился, и эта мысль заставила ее отчаянно прижаться к Адриану, чтобы продлить мгновение. Когда же боль у нее в груди стала совсем невыносимой, она отодвинулась и, не задумываясь о последствиях, даже не заботясь, слышит ли он ее, шепнула: