Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
Растянулся Фомка перед костерком, думает: “Куда это исчезла девица — дочка Горного?” От тепла разомлел, не заметил, как задремал. Вдруг навалилась на него тяжесть великая, очнулся, по рукам, ногам спутанный, и голова чем-то обмотана — ни глаз не открыть, ни крикнуть не может. Чьи-то руки схватили, потащили неизвестно куда. Долго несли, потом наземь бросили. С головы мешковину сорвали. И услышал Фома гортанную речь незнакомую, и увидел: в ущелье большом костры горят, и у каждого по десятку и более воинов. Тайша 17 джунгарский в парчовой шапочке, соболем отороченной, в халате шелковом, от костра поднялся, сказал что-то. Старичок-толмач сухонький перевел:
17
Тайша —
— Кратчайшей дорогой проведи нас в Бухтарму, чтоб другие дозоры не заметили. Золота отвалим, коня дадим, кон-тайше великому на службу определим.
Слушает Фома речи льстивые, сам слова не вымолвит.
— Чего молчишь, ответствуй, какие мысли твои? — толмач ему опять говорит.
А тайша джунгарский, саблю из ножен выхватив, острым концом у шеи Фомкиной покрутил и сказал через толмача:
— А не дашь согласия, на куски порубим и собакам бросим!
Но Фома молчит, кулаки сжимая, о своем думает: “И как это дозорные врагов проглядели, и что с ними содеялось?” Вдруг, врагов хмуро оглядывая, заметил — лицо мелькнуло знакомое. “Уж не Аким ли?” Поискал глазами еще, и больше не увидев, наваждением посчитал. Подумал: “Как ему тут оказаться, унесла река нарядчика, как бы он к джунгарам попал?”
Тем временем врагам ждать надоело. Тайша сверкнул глазами недобрыми:
— В яме пусть посидит со своим соплеменником, быстрее одумается.
Оттащили парня, в яму на сырые камни бросили. Сколько-то пролежал и вдруг рядом услышал стон. Пригляделся, Кузьму связанного в темноте перед собой увидел — лежал он измученный, изувеченный. Вздохнув, глаза приоткрыл:
— Ты это, Фомушка, живой, значит, а я думал — всех порешили.
Хотел парень спросить: как же это проглядели ворога? Но Кузьма, на бок с трудом повернувшись, сказал:
— Только от тебя отошел, слышу, знакомым голосом кто-то окликнул. Отозвался, на голос направился, и тут шорох за собою услышал. Да повернуться-то не успел, навалились враги, и сознание вышибло. — Помолчал Кузьма и добавил со вздохом: — А ребят, должно быть, вперед порешили, а то б запалили костер, — и опять застонал. — Кто ж окликнул меня, на чью уловку попался?
Фома вскипел, путы на руках, ногах силился разорвать:
— Ведь нарядчик Аким это был, его сейчас видел!
— Точно! — встрепенулся Кузьма. — Его голос, узнал! Спасся, видать, врагам продался. — И опять замолк, понурив голову.
Тем временем во вражьем лагере тишина наступила, погасли костры, джунгары спать завалились. Фома лежит на дне ямы, в звездное небо глядит, вслух думает:
— Обидно, что не в бою смерть примем! Не сносить теперь головы. А что делать, как поступить?..
Однако тут Кузьма, силы собрав последние, зашептал:
— Похитрей будешь — дело свершится. Мне жить осталось — чую, конец подходит. А ты знай, по пути в Бухтарминское городище еще два дозора караулить должны, да ушли мужики хлеб жать, на одних нас надежда была. Но джунгар не знает, думает, что еще дозоры стоят, их караулят. Теперь один ты останешься, так что думай, как спасти, уберечь бухтарминску волюшку. — Вздохнул тяжело Кузьма, и отлетела душа его белым голубем. Скупая слеза скатилась по лицу Фомы, утерся рукавом, задумался: “Как мужиков упредить, как спасти бухтарминску волюшку?” И от боли душевной сердце сжимается. Вдруг на вершине скалы два огонька, будто две далекие звездочки вспыхнули, замерцали, и рык протяжный огласил ущелье. “Неужто она! — У Фомы дух захватило. — Пришла все же, поможет из беды выбраться!” А джунгары вскочили, забегали. Тайша джунгарский велел из ямы Фому достать, закричал, кулаком потрясая, саблю кривую из ножен выхватив, над головою занес:
— Не тебе ли знак подают твои соплеменники?’ Надумал ли дорогу показывать?!
Фома согласно кивнул, а чтоб шибче поверили, порядиться решил, толмачу высказал: пущай, дескать, коня сейчас отдадут, и шапку, что на тайше, и саблю, и кошель с золотом. Толмач поморщился, но перевел. И, к удивлению всеобщему, шапку тайша снял, саблю отстегнул, Фоме бросил под ноги, коня велел привести и, кошель
— Это после получишь.
Развязали Фому. Шапку надел он богатую, саблю к своему поясу пристегнул, вскочил на коня, в сторону восхода повернул голову: “Светать должно скоро, — подумал опять с горечью. — Как же другие дозорные врагов не заметили?! Подождать еще надо, чтоб совсем рассвело”. И вот уж зарницы утренние замерцали, на концах копий вражеских первый солнца луч заиграл. Тут и повел Фома врагов из ущелья. Сам в окружении всадников — зорко следят, не ускользнешь, не вырвешься. По сторонам Фома украдкой поглядывает — не мелькнет ли где тень, не вспыхнут ли огоньки зеленые. Но только скалы голые стоят в угрюмом величии. Скоро лесистые горы открылись. “Самое время бежать! — Фома думает. — Места, где дозорным быть, уж давно миновали, еще немного — и войдем в Бухтарму”. Фома поводья дергает и тут же останавливает коня: по обе стороны дюжие воины на него косо поглядывают. Вот уж и в лес въехали. Сначала рябинник, черемушник попадался, но вдруг сосны высокие перед джунгарами, будто воины, встали, а в глубине леса серая тень меж стволами мелькнула. И просиял Фома от догадки своей, тайше джунгарскому рукой махнул, через толмача объявил:
— Мне бы на вершину сосны забраться, оглядеться надобно, не следит ли дозор.
Усмехнулся зловеще тайша, велел что-то слугам своим. И вмиг принесли они мешок небольшой, перед Фомой вытряхнули, и кровь его горячая молодеческая в жилах застыла — к ногам его пять голов дозорных дружков выкатились. Защемило сердце, глаза налились слезами горючими, но закусил Фома до боли губу — не гоже пред врагом слабость выказывать. С болью душевной справился, говорит:
— Не хочу, чтоб моя голова рядом валялась. — И давай завирать, будто еще дозоры круг Бухтармы понаставлены.
— Неровен час, затея порушится, а я слазил бы, поглядел.
Перевел толмач. Тайша согласно кивнул. Полез Фома на сосну, на вершине саблю, чтоб не мешала, отстегнул, бросил вниз, за ней и шапка джунгарская полетела. Сам раскачался, на другую сосну прыгнул, и вмиг снизу вопли послышались, сотни стрел, ветки сшибая, в сучья вонзились, но Фому ни одна не достала. Он еще раскачался, оторвался и вдруг легкость почувствовал. Глядит, в бурундука превратился, с вершины на вершину скачет, не задерживаясь. А тайша-то увидел — нет парня, в ярости слуг пиная, велел одним на деревья соседние лезть — в ветвях, может, пленник укрылся, другим ту сосну, с которой прыгал Фома, под корень срубить. Исполнили воины волю тайши, только и принесли ему шапку с саблей.
А Фома бурундуком по сосенкам весь лес проскакал, а как на землю опустился, слышит голос девичий:
— На черном утесе встречай ворога!
Глянул Фома — это кошка вслед ему с высокого дерева крикнула.
Бросился парень к утесу, что от городища недалеко над рекой Бухтармой возвышался, вскарабкался на утес, крикнул жителям, и голос его эхом над долиною полетел. Услышав тревогу, не мешкали мужики, кто чем владел: ружьем, топором аль рогатиной, с тем к Фоме на выручку поспешили. Джунгары тем временем из леса выскочили, утес обступили, а с ними и Аким Сивобоков.
— Сдавайся! — кричит. — Живым тебе не бывать!
А джунгары стрелы нацелили, но будто молния тут со стороны леса над долиной сверкнула, раз да другой, и стрелы, джунгарами пущенные, до цели не долетая, поворотили в обратную сторону, да каждая в своего же хозяина впилась Завопили, закричали джунгары, многие упали замертво, другие, стрелы достав, опять тетиву натянули, и опять молния со стороны леса сверкнула. Обернулись враги, увидели кошку огромную. Над соснами горой возвышается, из глаз ее сверкают яркие молнии. Джунгары со страха наземь попадали, тайша, в ярости саблей размахивая, на утес приказал карабкаться. К вершине воины подбираются, вот-вот достанут Фому. Но тут мужики подоспели, огнем оружейным в бегство обратили джунгарское воинство. Тем временем Фома с утеса спустился, про Акима спрашивает. Однако ни средь пленных, ни средь убитых предателя не нашли. А пленных восвояси отпустили бухтарминские жители, наказав лишь передать своему правителю, что Бухтарминска долина есть земля Российская и ворогу на ней не бывать.