Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
— Любопытно отыскать истинные причины… Дэви, я не могу копать так глубоко, как вы. Я здесь чужой. Потому и занимаюсь психологией, но дальше мне трудно. А вы можете.
— Могу… — протянул Портер. — А потом делюсь с вами, и вы пишете…
— Пишем вместе. Я вам не конкурент, сами понимаете. Почему бы нам не объединить силы?
Портер залпом выпил, откусил от сандвича и принялся жевать, полузакрыв глаза. Казалось, этот процесс вверг его в состояние транса. Воронцов ждал.
— Хорошо, — сказал Портер, вставая. — Я пойду, Алекс. Сообщу вам о своем решении чуть позднее.
— Какие могут быть обиды, — вздохнул Воронцов.
Прощаясь у двери, Портер помедлил.
— Я объясню вам, Алекс, почему бросил материал, — сказал он. — Вижу, вас это интересует не меньше, чем сам Льюин. Тоже ищете психологию, а? И тоже ошибаетесь. Меня вызвал босс, я ведь не свободный художник, работаю на Херринга, и сказал, чтобы я оставил это пустое дело. После скандала с Бюро я хотел пожить спокойно. Так что если я откажусь, Алекс…
Весь следующий день ушел, с точки зрения Воронцова, зря. Портер не позвонил, домашний его видеофон не отвечал. Вечером, вернувшись из советского представительства, Воронцов затребовал через компьютер сведения о последних научных исследованиях Льюина. На дисплее появились краткие резюме из “Физике абстракте”. За два года Льюин опубликовал три статьи, названия которых ни о чем не говорили. “Динамическое представление постоянной Планка в результате перенормировки кварковых полей”. И все в таком духе Можно послать запрос в “Хронику”, и дома в течение суток получат нужную консультацию ученых. Это идея. Не блеск, но можно попробовать.
Воронцов набрал код редакции и отстучал запрос. Проголодавшись, достал что-то из холодильника и поужинал. Американские консервы, которыми он часто утолял голод, были на удивление однообразны и на редкость питательны. Голод исчезал быстро, но процесс еды не вызывал никакого удовольствия. Как лекарство.
Воронцов решил лечь пораньше — не было еще и одиннадцати, а утром поискать Портера и, может быть, написать письмо Ире. Он долго ворочался и провалился, наконец, в грузный, как тюк с ватой, сон, из которого его выволок зуммер видеофона.
Спросонья Воронцов не сразу понял, с кем говорит. Изображения не было — только звук.
— Алекс, вы свободны сейчас?
Свободен ли человек во сне? Свободен от реальности, в которую его опять хотят окунуть. “Это же Портер”, — понял наконец Воронцов. Веки не поднимались. Сколько сейчас? Господи, половина второго…
— Нужно встретиться, — продолжал Портер.
— Приезжайте, — сказал Воронцов.
— Не хочется… Через сорок минут жду вас там, где мы виделись вчера.
И отключился. Воронцов не успел ничего ответить. “Сумасшедший, — подумал он. — Когда встретимся, он скажет, что за ним следят, а видео просматривается и прослушивается. И не докажешь, что никому это не нужно. А где, собственно, будет ждать Портер? Где это они вчера виделись? Нигде, черт побери! Они весь вечер торчали в этой комнате. Впрочем, встретились они у станции подземки. Нужно еще суметь найти ту станцию в два часа ночи”.
Воронцов наспех оделся и поехал вниз. Машина была припаркована неудачно, и он потерял десять минут, чтобы выбраться со стоянки. На место он прибыл с опозданием. Около станции стояли несколько машин, портеровской среди них не было. Воронцов остановился напротив и вышел. Улица была совершенно пустынной.
Из-за поворота вынырнула приземистая машина, цвет которой в полумраке трудно было разобрать. Поравнявшись с Воронцовым, машина затормозила, распахнулась правая дверца.
— Садитесь, Алекс, — сказал Портер.
Мчались они лихо, и через минуту Воронцов потерял ориентацию.
— Что это значит, Дэви? — изумленно спросил он. — У вас появилась мания преследования?
Портер молча вел машину, то и дело поглядывая в зеркальце. Они въехали в какой-то не то сквер, не то парк, и здесь Портер заглушил двигатель.
— Ну вот, — сказал он. — Можно поговорить.
— Утром напишу статью, — сказал Воронцов. — Советский журналист похищен с целью… С какой целью, Дэви?
— Вы еще не проснулись, Алекс? — раздраженно спросил Портер. — Мне не до шуток.
— Ну тогда я слушаю, — сказал Воронцов, поняв, что гонка, выглядевшая юмористической иллюстрацией к ненаписанному репортажу, для Портера была необходимым предисловием будущего разговора.
— Хотел я вам позвонить, чтобы отказаться, — начал Портер, — а потом решил сначала послушать, что скажет Льюин на заседании сенатской подкомиссии. Полетел в Дармингтон…
— Так вот куда вы исчезли, — пробормотал Воронцов.
— Заседание было любопытным, Алекс. Льюин изложил соображения о последствиях войны. Получилось, что во время войны погибнут около миллиарда человек в течение нескольких месяцев. А если войны не будет, могут погибнуть больше миллиарда человек, но в течение лет этак двадцати — тридцати. Освободительные движения, локальные конфликты, экологические катастрофы, технологические аварии и все такое.
— Все это я читал, — вздохнул Воронцов. — В истории этой, Дэви, интересно не го, что говорит Льюин, а почему он это говорит. Психология, которая вам так не нравится.
— Согласен, речь мне тоже наскучила через десять минут. И я начал искать знакомых. Нашел.
— Кого?
— Неважно. Мне назвали две фамилии, и я начал сопоставлять. Роберт Крафт и Жаклин Коули. Крафт — журналист. Коули — музыковед… Живет в Локвуде. А Крафт… черт возьми, вы должны были слышать о Крафте!
— Вы имеете в виду того Крафта, который…
Это было четыре года назад. Воронцов заведовал тогда отделением международной жизни в “Хронике”. В ночь на 20 октября 2001 года в США закончился неудачей запуск боевой крылатой ракеты с ядерным зарядом. Говорили, что такие случайности исключены, но любая случайность в конце концов происходит, если хорошо подождать Повезло, что взрыв — десять килотонн! — произошел в пустынной области штата Невада. Через две недели после трагедии в “Нью-Йорк таймс” появилась статья этого самого Крафта. Он утверждал, что в момент взрыва находился на расстоянии двадцати миль от эпицентра. И вовсе не случайность это была, а намеренное уничтожение секретного объекта. О том, что произошло на самом деле, он, Крафт, расскажет в серии репортажей.