Ветер над яром (сборник)
Шрифт:
Шел первый час ночи, шум за окном стихал, мерно вспыхивали огнем рекламы. Воронцов решил выпить кофе. Этот напиток оказывал на него странное действие — от слабого кофе клонило ко сну, крепкий вызывал кратковременную бодрость, а затем жуткую сонливость.
Когда он наливал себе вторую чашечку, застрекотал принтер, побежала лента, и Воронцов увидел фамилию Льюина. В информации Портера было строк двести, наверняка хаос записей. Воронцов оторвал ленту и, положив на стол, отправился на кухню заваривать крепкий чай.
Биографические
А есть ли аналоги? Нужно просмотреть вырезки и обратиться с запросом к газетным компьютерным банкам. Если аналоги найдутся, материал можно будет построить на сопоставлениях. Но и тогда необходимо встретиться с Льюином и задать кое-какие вопросы.
Воронцов сел перед терминалом и набрал на клавиатуре фамилию и имя ученого, его титулы и места работы. Через несколько секунд на экране дисплея появились адрес и номер видеофона. Льюин жил постоянно в университетском городке, хотя работал в Хэккетовской проблемной лаборатории.
Звонить было, конечно, рано — за окном только начало рассветать. Воронцов почувствовал, наконец, долгожданную сонливость и улегся спать под звуки просыпающегося города.
На вызов отозвался автоответчик. Мелодичным сопрано он сообщил, что “профессор Льюин просит подождать, не отходя от аппарата, или перезвонить между тринадцатью и четырнадцатью часами”.
Воронцов решил ждать: на час дня он назначил встречу профсоюзным деятелям. Экран видеофона осветился лишь минут через пятнадцать, но изображения не было — Льюин ждал, когда Воронцов покажет себя Наконец, возникло и изображение. Физик оказался худощавым, очень высоким, но с лицом круглым, подходящим скорее толстяку. Он и волосы до плеч отрастил, видимо, чтобы скрыть диспропорцию. Глаза смотрели настороженно.
— Представьтесь, пожалуйста, — попросил Льюин, — к постарайтесь быть кратким.
— Воронцов, собственный корреспондент газеты “Хроника.”, Советский Союз. Я хотел бы поговорить с вами, профессор, о ваших недавних выступлениях…
— Комментариев не будет, — сухо отрезал Льюин.
— Вы не могли бы сказать, что именно побудило…
— Не мог бы, — сказал Льюин и отключил телекамеру. Но звук еще оставался, и физик добавил:
— Завтра я выступаю в сенатской подкомиссии по вопросам военной помощи. Четырнадцать тридцать. Попробуйте понять.
Короткие гудки.
Ясно. На прямой контакт Льюин не пойдет. Он хочет, чтобы Воронцов понял причину изменения убеждений или причину нежелания разговаривать? Или что-то еще?
С Портером Воронцов встретился у станции подземки.
— Странная у вас, русских, манера назначать встречи. Поужинали бы в клубе и поговорили.
— Там шумно и дорого, — возразил Воронцов, — а разговор пойдет серьезный, если не возражаете, Дэви.
— Но на улице не ведут серьезных разговоров, — продолжал недоумевать Портер.
— Поедем ко мне. Вы ведь у меня никогда не были.
— Ни у кого из ваших, — подтвердил Портер. — Это любопытно, но нелогично. В ресторане вам дорого, хотя я плачу за себя, а так вы будете вынуждены раскошелиться на выпивку и закуску.
— Считайте это причудой русского характера, хорошо?
Дома Воронцов не был с полудня, с принтера за это время сошло довольно много материала, в том числе копия утреннего выпуска “Хроники”. Пока Воронцов смешивал напитки и раскладывал по тарелкам сандвичи. Портер пытался разобрать непонятный для него текст.
— Газеты у вас не меняются, — констатировал он, — рекламы почти нет.
— Я звонил сегодня Льюину, — сказал Воронцов. — Просил о встрече и получил отказ.
— Льюин не желает говорить с прессой.
— Но вы не из-за этого отступились, Дэви? Вы собирали материал, значит, хотели писать.
— Если материал вам не нужен, бросьте в корзину, Алекс.
— Нет, Дэви, я о другом. Вы начали работать, но что-то вас остановило.
— Я сам остановился, — нехотя признался Портер. — Психология, в отличие от вас, меня не интересовала. Это вам со стороны кажется, что здесь тонкие нюансы психики. А я знаю эту кухню. Я был уверен: у Льюина есть слабина, которой воспользовались. Или еще проще: его купили.
— Но вы представляете, что случится, если его призывы…
— Только не надо меня пугать. — вскричал Портер, в показном испуге подняв вверх руки. — Если меня испугать, во рту появляется привкус металла, и я не могу пить — все кажется горьким… Алекс, это ведь несерьезно. Вы сами не верите, что из-за Льюина кто-то бросится нажимать кнопки!
— Нет, конечно, — улыбнулся Воронцов.
Портер все больше ему нравился. Они могли бы сделать неплохой материал, работая вместе. Год назад Портер написал статью о секретных документах Бюро, попавших к нему через третьи руки, через людей, оставшихся неизвестными. Наверняка он потерял не один килограмм веса, когда готовил публикацию Почему же он все-таки отступился от Льюина?
— Вам не кажется, — сказал Воронцов, разливая по стаканчикам водку. — что в истории с Льюином много нелогичного?
— В ней нелогично все. Если его заставили работать на войну, то какой смысл выступать с провокационными заявлениями, раскрывать себя и подставлять под удар?
— А если это только выступления, — подхватил Воронцов, — то был ли смысл тратить на физика столько сил: шантаж, подкуп или еще что-то…
— Я обо всем этом думал, — сказал Портер.