Ветер перемен
Шрифт:
– Да… Извините… Устал. – Дзержинский трет пальцами виски. Через десяток секунд его усталость никуда не исчезает, но я вижу перед собой волевого, собранного человека с ясным, пронзительным взглядом. – Да. Помню. Так чем же таким ценным вы поделились с Михаилом Абрамовичем, что он загорелся идеей непременно куда-нибудь вас пристроить?
– Что вы думаете, Феликс Эдмундович, об организации специального подразделения, которое занималось бы экономической и научно-технической разведкой? Капиталисты не брезгуют промышленным шпионажем, а нам, в нашем отчаянном
– Вопрос давно назрел! – откликается Дзержинский. – Но вы, как я понял, сами в этом деле участвовать не хотите?
– Не хочу. Категорически. Предпочел бы заниматься своим делом. – Выдержать взгляд Феликса Эдмундовича непросто, но я не отвожу глаз.
– Своим? Какое же дело вы считаете своим? – В голосе Дзержинского заметны нотки недовольства.
– Мы все делаем общее дело, – стараюсь отвести от себя прорезающееся возмущение. – И я готов работать там, где прикажет партия. Однако, полагаю, каждый человек – в том числе и ваш покорный слуга – принесет наибольшую пользу, будучи употреблен на своем месте. Там, где он сможет применить все свои лучшие способности.
– И в чем же вы видите свои способности? – Речь Дзержинского, мне на удивление, гораздо более правильная, нежели те обороты, которые он употреблял в известных мне речах, статьях и письмах.
– Прежде всего, в экономическом анализе. И вообще в аналитической работе. Организаторская работа дается мне тяжелей, но и с ней я справляюсь, если мне поручить строго очерченный участок. Мое слабое место – неумение быстро налаживать отношения с людьми. – Стараюсь быть лаконичным и в то же время достаточно откровенным.
– Кто мог бы дать отзыв о ваших деловых качествах? – Так, кажется, председатель ОГПУ все же решил меня к чему-то пристроить…
– Красин, Трояновский, Уншлихт, Котовский, Ленгник. Ну и, пожалуй, Шацкин. – Троцкого предпочитаю не называть. Деловых отношений у нас с ним, собственно, и не было. Кроме того, Дзержинский от него, мягко говоря, не в восторге, хотя и выступали вместе с одной платформой на Х съезде РКП(б).
При этом перечне фамилий Дзержинский чуть вскидывает брови, но вслух никаких эмоций не выражает.
– Хорошо, Виктор Валентинович. Перезвоните, пожалуйста, завтра, после четырнадцати ноль-ноль, моему секретарю в ВСНХ. – И он протягивает мне листочек с номером телефона. – Надеюсь, к этому времени уже будет какая-то ясность.
– Спасибо! – А что тут еще скажешь!
– До свидания!
– До свидания, Феликс Эдмундович!
Выходя из кабинета председателя ОГПУ, практически сразу сталкиваюсь с Трилиссером.
– Ну как? – тут же интересуется он.
– Шестьдесят шесть, – автоматически выдаю в ответ.
– Что – «шестьдесят шесть»? – Михаил Абрамович сбит с толку и нелепым ответом, и просматривающейся за этим ответом попыткой пошутить. В таком серьезном месте и с такими серьезными людьми… Низ-зя!
– А что – «ну как»?
Начальник ИНО наконец улыбается. Но как-то грустно.
– Шутки шутите… Как разговор прошел?
– Нормально прошел. Спросил, кто может дать отзыв о моих деловых качествах.
– Про конфликт с Ягодой ему рассказал? – понизив голос почти до шепота, спрашивает Трилиссер. Тем временем мы уже покинули приемную и идем по коридору.
– Нет. А зачем?
– Напрасно. – Мой собеседник недоволен. – Нужно было сориентировать Феликса Эдмундовича, а то ведь Ягода может сделать это первым. Хорошо, что я позаботился кратко ввести его в курс дела о ваших непростых взаимоотношениях.
– Какие там взаимоотношения… – машу рукой. – Ну поцапался с какими-то мелкими сошками. Они ведь даже не его агенты, так – временные шестерки. – На самом деле я смотрю на эту проблему гораздо серьезнее, но мне интересно узнать мнение Михаила Абрамовича.
– Ой, не знаешь ты Ягоду! – восклицает Трилиссер. Как ему удается передать восклицание, еще более понизив голос, теперь уже действительно до шепота, для меня загадка. Но удается же! – Он крепко запоминает тех, кто пытался перейти ему дорогу. Выждет подходящий момент – и ужалит. Хорошо, если не насмерть.
Вот тут решаю перестать играть под дурачка и выкладываю козырь, который до сих пор придерживал:
– Так уже. Вы думаете, с чего это чуть не вся коллегия НКВТ на меня ополчилась? С его подачи.
Михаил Абрамович шипит, стараясь, чтобы его голос все же не был слышен за пределами нескольких шагов:
– Так ты думаешь, он будет спокойно взирать, как ты пытаешься устроиться под крылышком у Феликса?! Считай, тебе уже объявлена война!
Мы уже подошли к кабинету начальника ИНО, и Трилиссер распахивает передо мной дверь в приемную, а затем отпирает свой кабинет ключом.
– Прошу!
Захлопнув за собой дверь, без приглашения устало опускаюсь на стул. Силы куда-то подевались – слишком перенервничал за эти последние часы. Набираю в грудь воздуха и с шумным выдохом произношу:
– Эх, Михаил Абрамович! С Ягодой нам, разумеется, миром уже не разойтись. Либо он меня в какую-нибудь интригу запутает, либо я ему ножку подставлю.
– Не справиться тебе с этим зубром, – качает головой Трилиссер. – У него и в ОГПУ авторитет, и поддержка с самого верха.
– Конь о четырех ногах, да спотыкается, – меланхолически выдаю своему собеседнику. Михаил Абрамович уже собирается то ли что-то спросить, то ли возразить, но я его опережаю:
– Вам такой молодой человек – Александр Яковлевич Лурье – знаком?