Ветер перемен
Шрифт:
А ведь довольно странно, что я прибыл первым. Мне казалось, когда приду, все уже будут на месте. Ан нет!
Но, может, я зря беспокоюсь? Что такого в том, что другие немного запаздывают? Такое ведь может быть, запросто. Все мы люди и всем нам свойственно совершать огрехи.
А вот и Фомич. Лежит плашмя на деревянном ящике, от которого, как мне кажется, еще ни разу не отходил, и негромко похрапывал. Пугнуть бы его сейчас хорошенечко, но потом такого от него наслушаешься, что сразу же пожалеешь о содеянном. Уши в трубочку свернутся и не вывернутся, и это только в лучшем случае. Нет, с ним лучше не шутить понапрасну. Фомич и так наверняка будет недоволен, что я его разбужу, и фактически второй раз за день стану просить у него автомат.
Как это ни странно, ничего кроме невнятного бормотания он не выдал. Видно, его Петр Данилыч предупредил, что я зайду. В противном случае на мою бедную голову посыпались бы самые отборные ругательства. Фомич, выдав мне автомат и пару магазинов к нему, поворчал еще немного и снова лег на ящик. Сон у него чуткий, чуть тронь его – тут же проснется. Так что наше оружие, можно сказать, в относительной безопасности.
Вернувшись обратно в палатку Петра Данилыча, я увидел, что его команда уже была в полном составе. Причем в полной боевой готовности. Не хватало только Остапа. Небось скоро подойдет.
Петр Данилыч представил мне свою команду. По именам никого из подрывников никто не звал, поэтому у них были клички. Того, что был самый маленький, как по росту, так и по телосложению, звали Пакля. Самого здорового и самого бородатого – Леший. Тот, у которого на щеке красовалась татуировка, заслуженно носил кличку Ягуар – ведь вытатуирована была морда этого пятнистого представителя семейства кошачьих. Ну и последнего, одетого в оранжевый комбинезон, который до Катастрофы обычно носили либо работники канализации, либо гастарбайтеры, звали Сухарем.
– Ну–с, теперь, когда вы познакомились и все знаете, можно и в путь двинутся, – сообщил Петр Данилыч, вскидывая рюкзак себе на плечи.
– Погодите, а как же Остап, он с нами не едет? – удивился я.
– Почему же, едет. Не волнуйся, Олег, мы его на «Новочеркасской» заберем. Ему так удобнее будет.
Я пожал плечами. Хорошо, на «Новочеркасской», так на «Новочеркасской».
Все–таки не очень нравился мне этот Остап. Какой–то он был подозрительный, странный, не заслуживал доверия, по крайней мере, у меня. Но раз ему верит Петр Данилыч, мне ничего другого не остается, как полагаться на чутье подрывника. Сколько я знаю Петра Данилыча, он всегда умел разбираться в людях.
В начале туннеля, ведущего в сторону «Спасской», нас ждали две дрезины. Они были пригнаны заведомо с «Площади Александра Невского» специально для нас. Поскольку одна дрезина вмещала в себя всего лишь четыре человека, а наша группа, если еще посчитать отсутствующего пока Остапа, состояла из гораздо большего количества людей, транспорта было два. В каждом из них на высокой жердочке висел фонарь со свечой внутри, чтобы в туннеле был хоть какой-то свет.
Я, Петр Данилыч, Леший и Ягуар сели в первую дрезину, а Сухарь и Пакля, соответственно, заняли свои места во второй.
– Ну–с, Олег, ответствуй, ездил ли ты когда–нибудь на такой махине? – поинтересовался Леший.
– Да как–то не приходилось, – признался я.
– Зато теперь тебе представилась такая возможность, – Леший хитро улыбнулся, словно намеревался сделать какую–то пакость, и продолжил: – Значит, все очень просто. Ты берешься за ручку с одной стороны, а я – с другой. И по очереди опускаем ее вниз. Это похоже на качалки, что на детской площадке… были. Главное, не особо усердствуй, иначе быстро устанешь, это раз, и затормозить, если что вовремя не успеем, это два. Все понял?
– Конечно, все вроде просто, – сказал я и взялся за ручку. Потянул вниз. Поддалась она с трудом, но самое главное, что поддалась. Следом за этим ее опустил Леший. Мы медленно тронулись с места. За нами двинулась дрезина Сухаря и Пакли.
Когда мы развили приличную скорость, я уже перестал прилагать какие–либо усилия, чтобы опускать ручку. Рычаг словно сам, на автомате, взмывал вверх, а потом наклонялся вниз. Двигались мы достаточно быстро, и Петр Данилыч на всякий случай держал руку на рычаге тормоза.
Трубы, которыми были «испещрены» стены туннеля, мелькали у меня перед глазами только так. Иногда были видны пути, ведущие неизвестно куда. Вернее, этого просто я не знал, и так до сих пор и не поинтересовался.
Постепенно дрезина начала терять в скорости. Леший схватился за ручку и кивнул мне:
– А ну, Олег, налегай.
Я приналег. В скором времени наша дрезина набрала ход и, по–моему, стала двигаться еще быстрее, чем раньше. Потоки воздуха били мне в лицо, трепали волосы. До чего же это приятное ощущение!
– Эй, Ягуар, о чем задумался, – неожиданно спросил Петр Данилыч. Спросил громко, так как из–за грохота колес по рельсам слышимость была плохая.
Ягуар встрепенулся, словно ото сна, почесал щеку, на которой находилась татуировка.
– Да так, ни о чем, в общем–то…
– Ну, я же по лицу твоему вижу, что тебя что–то беспокоит. Ну, расскажи, может на душе легче станет.
Ягуар некоторое время помолчал, глядя в пол, а потом произнес:
– О смерти я думаю, Петр, о смерти. Что дальше будет, когда я умру? Что там, за пределами жизни, творится? В рай я попаду или в ад? Или может это все бредни?
– Э, парень, не рановато ли тебе об этом думать, а? – Петр Данилыч покачал головой. – Ты это брось, Ягуар. В твои–то годы, и о смерти думать… Ты в своем уме?
– А что такого? Что, если я в любой момент могу коньки отбросить? Ведь никогда не знаешь, что случится. А в нашей профессии и подавно.
– Ты эти разговорчики мне брось, – сурово сказал Петр Данилыч. – Понял меня. Тут у нас вообще–то Олег сидит, и ни к чему ему твои размышления о смерти слушать.
– А что он, сам не понимает, что ли? Прекрасно он все знает. Что запросто может подохнуть, как и все мы.