Ветер переменных направлений
Шрифт:
– Палыч, Яшка застрял!
– Как застрял? Где застрял?! – Я выглянул из-за кроватной шторки.
– В капитанском иллюминаторе!
– Бляха муха! – Спрыгнув с койки, я метнулся в капитанскую каюту и забарабанил кулаком в дверь: – Вилнис, открывай, свои!
Дверь распахнулась, испуганный Вилнис попер было на выход, но я остановил его, отодвинул в сторону и встретил унылый одноглазый взгляд Яков Егорыча. Картинка завораживала.
– Соколом гляди! Эва, рыло-то! Посмотришь – и пить бросишь. Сейчас ты только с палубы на человека похож.
Читатель,
– Тэ-экс, просветы присутствуют. Уши мешают. Что ж ты, брат, такие вырастил? Вилнис Яныч, там скальпель в чемоданчике есть?
Капитан и сам уже смотрит на меня со страхом:
– Е-е-есть, да ты что?! Резать будешь?
Я захохотал страшным голосом и полоснул ребром ладони по горлу:
– Это крайнее средство. Чик – и готово! Главное – не промахнуться.
– Вы че, козлы?! Вправду, што ль?.. – Угроза и мольба прозвучали в голосе Яши одновременно.
– Я потом пришью…
– Палыч, не вздумай! Лучше открой бутылку, рука болит, спасу нет!
Я помягчел:
– С фужера будете? А как капитана душить рука не болит?
– Я в стрессе… винца бы…
– Да подожди ты с винцом! – Я достал из чемоданчика перекись водорода.
– Вон, перекиси хошь? Сейчас обработаю раны, компресс на «мурашке» поставлю, водку-то выжрали, сучары!
Я сунул ему в руку бутылку вина. Передо мной маячила тоскливая физиономия Якова, позади от греха топтался Вилнис и как-то очень по-вологодски, округляя звуки, бормотал:
– Охху…
Плюс я посередине – три идиота в одной мизансцене.
Капитан был вроде как не в восторге, что я его спас, наверное, хотелось иного. Яков Егорыч, по-звериному озираясь, отхлебывал напиток и, казалось, уже ничего не понимал. Мой голос зазвучал сухо официально.
– Вилнис Яныч, здесь картина ясна. Пройдемте на палубу, осмотрим наружные части тела пациента. Обсудим диагноз, методы лечения, последующую профилактику. Консилиум, тесезеть… – И не выдержал, рассмеялся: – Уй, не могу… Ладно, хватит дурака валять! Не дрейфь, Яша, сейчас выпутаем из силков, Яныч, помогай.
Времени на размышления не было, плечо опухало на глазах, и хрен его потом вытащишь. Для начала пропитали льняным маслом простынную ткань и аккуратно изолировали плечо и шею от металла. Яша постанывал, но терпел, просил еще пузырь для анестезии, не дали. Приступили к главному: в каюте капитан осторожно, пальцами проталкивал Яшину плоть в овал иллюминатора, а я с «улицы» таким же способом выкатывал ее наружу. Через полчаса появились первые результаты, еще через полчаса воссоединили плечо и руку с туловищем и задницей, а голову Яша выдернул сам. Разминая ободранное плечо, он тихо пробурчал:
– Спасибо, мужики!
– Ты иди извинись перед командиром за причиненные беспокойства, – молвил я ему в спину и посмотрел на часы.
Сем временем Яшина вахта благополучно закончилась, и началась вахта пропавшего Иваныча. Ну, а тебе, Палыч, опять на службу. На мостике я двинул ручку машинного телеграфа на «полный вперед» и продолжил путь на промысел. Как и не уходил.
Мы едем-едем-едем… Меня всегда завораживает движение судна в открытом море. Нос, устремленный к горизонту, разбегающиеся из-под форштевня пенные усы, белая с изумрудными просветами кильватерная струя за кормой… и солнце.
На палубе все так же сидят матросы, я опустил оконное стекло.
– Янка! Позови Иваныча, я уже запарился здесь сутками крутиться.
– Палыч, да мы будили, он разговелся и опять прилег…
– Вот скотина!.. А что вино не получаете?
– Ждем, капитан с Яшей закрылись на переучет.
– Ясно!
Я вздохнул и захлопнул окно. Через час, равняя очередь, люди на палубе оживились, а на мостик в невероятно игривом настроении поднялся Вилнис. Они с Яков Егорычем уже простили друг друга и даже подружились. Спросил его коротко:
– Кого на выдачу поставил? Там еще много этой канители?
– Так Яшу, а я тебя пришел подменить. Устал?
– Вашей милости нет предела. Я спрашиваю, когда это кончится?
– Так… к утру управимся.
Мне вдруг стало не по себе.
– Ты всю ночь хоря давил, а я третьи сутки без сна. Давай, руководи. И выдай наконец людям то, что осталось. Сразу! А сейчас я пошел спать и до четырех ночи не сметь трогать!
Вилнис растерялся. После напряжений они расслабились и как-то забыли обо мне. А чего помнить-то?
Спустившись в коридор, я зашел в капитанскую каюту и, не обращая внимания на лица, прилипшие к иллюминатору снаружи, и спящего навзничь на столе Яшку, пересчитал остатки. Сто тридцать шесть бутылок, сутки до промысла. Отделил сорок две и отнес дяде Мише на камбуз – он сохранит. Голова была тяжелой, ломило все тело, я, не раздеваясь, с трудом забрался на свой второй ярус и упал в бездну…
Очнулся от прохладного прикосновения чьих-то рук к моему лбу – это старый Валдис менял компресс.
– Валдис, который час?
– Володя! Наконец-то! Лучше спроси, который день.
– Валдис, который день?
– Четвертые сутки ты где-то там… – Он поднял глаза в подволок. – А бредил… да все с матом. Вилнис хотел завезти тебя на Большой остров, да как-то медлил. Надеялся.
– Мне здесь и стены помогают. Рыба-то идет?
– Без остановки, третий день…
Лихо залежался. На это время Иваныч добровольно перебрался жить в душевую, благо банный день в рейсе только один, и был добр ко мне, как мама. Я медленно приходил в себя, был слаб и, казалось, совсем невесом. Набирался сил уже на мостике, а Вилнис работал за меня в рыбцехе. Вино давно было выпито и забыто. Вокруг крутились наши траулеры, сдавали нам рыбу, и бежали чередой самые обычные серые будни. Иваныч вернулся из душевой в нашу с ним каюту и опять стал сварливым старым говнюком.