Ветер плодородия. Владивосток
Шрифт:
Сегодня капитан Будогосский взял себе перо, которым Муравьев подписывал договор, и сказал, что будет хранить его как величайшую драгоценность.
Все наши успехи должны у нас выглядеть в раздутом виде. Недостатки всех других стран и народов должны быть преувеличены. Начнется вранье взахлеб! И долго будем хвастаться, всем опротивеет и охоту и симпатию к самому делу отобьет. Набьет оскомину хвастовством о наших успехах! Оттолкнем грамотную молодежь. Иное дело мужик. Крестьянин газет не читает, пришлет сюда ходоков и будет судить не по «Петербургским ведомостям», а по сути дела.
А
Но если власть возьмут революционеры, я в том числе… Мы пошлем завоевателей русских крестьян по всему миру? В Австралию? В Африку? Всех спасать! Зулусов… Фигу вам!
Конечная моя цель только еще открывается. Только после заключения этого трактата я смею к ней приступить. Экспедиция Венюкова пошла по Уссури. Он перейдет через горы и постарается достигнуть залива Святой Ольги, открытого нашими моряками и старообрядцами.
– Так еще раз о деле. В письме китайского правительства, полученном мной из Пекина и отосланном в наше Министерство иностранных дел, сказано, что через Монголию предложенную нами артиллерию отправлять нельзя, – написано в листе из Цзун Ли Ямыня. Что еще рано, но принять согласны. Я не стал ждать. Я привел в своем отряде кораблей баржу, на которой находятся два новейших скорострельных дальнобойных орудия и образцы нарезных штуцеров для китайской армии. Испробуйте. На барже зарядные ящики для орудий и все необходимое для боя. Остальная артиллерия и десять тысяч штуцеров находятся близ границ Монголии, в моих владениях, и будут отправлены и переданы, если вы готовы принять. Полагаю, что, получив пушки и ружья, которые я привез, вы охотно примете и все остальное.
И Шань опять для приличия не может сразу согласиться и ради этикета будет тянуть? Не хочет выдать своего горя и признаться, как Китай унижен. Неужели советники Сына Неба опять восстанут в защиту идеи всемогущества и непоколебимости Небесной Империи и традиций? А народ их будут бить тем временем.
– Как, когда и где мои люди посмотрят привезенную вами артиллерию? – зевнув, спросил И Шань.
– Остров для стрельбища выбран. Стрельбу покажут артиллерийские офицеры: полковник и два поручика, два унтера-офицера, которые служили в Кяхте толмачами и оба знают также по-китайски. Солдаты при каждой пушке. От моего имени поручается при этом присутствовать морскому офицеру, который только что прибыл ко мне. Верьте ему как мне. Назначьте к нему для приема чиновника равного ранга.
– Будет ли с вашим офицером хороший переводчик, умеющий объяснить все подробно? Если у кяхтинских толмачей окажется недостаточно знаний?
– Переводчик не нужен. Офицер сам говорит по-китайски. Он знает китайский язык и может немало нам с вами помочь в будущем.
Тут И Шань закрыл рот и глянул с достоинством лорда. А Дзираминга переглянулся с молодым батальонным.
– Офицер? Только что прибыл? – строго спросил И Шань.
– Знающий китайский язык? Откуда? Прибыл еще один переводчик? – спросил Фуль Хунга.
У встревоженного генерала
И Шань должен знать, что нельзя бояться, если вступаешь в мир, где все ново. Однако удивлен, почему раньше не сказали! Есть же переводчик Шишмарев. А это, мол, кто еще? Всякая новость тревожит. Нет, И Шань спокоен, словно что-то уже знает или так вышколен, что готов ко всему. Где он набрался опыта, живя в захолустном городишке?
«Брат, ничего не попишешь, – мысленно отвечал Муравьев. – Скрывать не буду и не должен, я этого не люблю. Это не порок, а достоинство, что офицер мой знает китайский язык!»
– Ваш офицер служил в православной Пекинской миссии? Который был с Путятиным в Японии? – спросил Дзираминга. – Он уже пожилой?
– Он молод и не был в Пекинской миссии. Он не священник, а моряк в чине капитан-лейтенанта. Я ему велю все это вам лично рассказать. Вам, князь И Шань, он будет отвечать на любые вопросы. Либо лицу, уполномоченному вами. Пора нам с вами начинать жить на новых началах и верить друг другу. Так?
– Да.
– Он дважды обошел вокруг света. У него есть приятели, знатные китайцы. Перед приездом ко мне он совершенствовался, обучаясь у петербургских ученых, знатоков Китая. Словом, он поел в Китае соли!
– Что? – испуганно воскликнул Дзираминга, услышав перевод. – Какой соли?
– Поел соли – значит хлебнул горя. Или набрался опыта. А съесть с кем-нибудь пуд соли – это значит узнать человека. Артиллерия передается безвозмездно. Офицер, назначенный мной, знает, что никаких расписок не требуется. Установку пушек и стрельбу покажут артиллеристы. На острове уже поставлены орудия. Чтобы не пугать население китайского города, по вашей просьбе для стрельбы выбран далекий остров.
Муравьев возвратился из ямыня на пристань верхом, в сопровождении казачьего конвоя и конного маньчжурского эскорта, сел в свой гребной катер и пошел через Амур. На нашем берегу курились дымки, жители вновь основанного города Благовещенска выжигали лесок для росчистей под пашни.
Быстро стемнело. Тускнело красное небо над горизонтом на западе.
Еще не известно, что будет с Китаем. Мятежный Хун во главе армии тайпинов захватил огромную территорию. Еще тысячу раз найдутся охотники наняться к Сыну Неба и навербовать армию из европейских наемников. Об этом Муравьев знает из американских газет. И там же пишут в американских газетах: «Русские опять извлекают выгоды из чужой агрессии!»
Жаркая ночь на Амуре. Южная духота! А на берегу и на баржах слышна перекличка часовых. Протяжные крики как эхо отдаются и повторяются по всему Амуру.
…Перекликались на курганахСторожевые казаки…Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс! В годы царствования Александра II! Одним росчерком пера!
Но суть проста: левый берег стал нашим! Плавание по рекам только русских и китайских судов. Придется простить Муравьеву всех свиней, которых он подкладывал соперникам в Петербурге. Но иначе нельзя. С кем поведешься – от того и наберешься. Пока что у нас парламента нет. Склока – форма нашей демократии!