Ветер в лицо
Шрифт:
— Надо на следующем заседании заслушать отчеты секретарей цеховых бюро о работе с молодыми рабочими.
— Сумной снова выступит первым?
— Конечно!
— Но взрыв не у меня случился! — Огрызнулся Сумной.
— На голосование, Лиза.
Комитет большинством голосов принял решение объявить Владимиру Соколу строгий выговор и поручить члену заводского комитета комсомола Коле Круглову помочь ему овладеть специальностью подручного.
Владимир Сокол стоял под дверью, ожидая Колю.
Нет, он ничего ему не скажет. Даже не пожмет руки, не поблагодарит. Он знал, что Коля не любит таких церемоний. Да и сам Владимир вряд ли смог бы это сделать. Ему хотелось только пойти рядом с ним, провести его домой. Но когда заседание закончилось, Коля вышел из помещения комсомольского комитета вместе с Лизой. Они спустились по лестнице, пересекли трамвайное полотно и скрылись за посадкой желтой акации и серебристой колючей маслины, щедро освещенной электрическими фонарями. Сокол так и не посмел заговорить с ним.
6
Юность! Видимо, лучшие песни о тебе поются тогда, когда ты уже где-то за дальним перевалом. И если ты даже была горькой, если у тебя на спине пестрели заплаты, а в сумке, с которой ты выходила на работу, лежал кусок житняка и бутылка воды, если не солнце светило тебе в лицо, а дышали военные грозы — юность, ты все равно прекрасна! Пройдут годы, беды в своем сознании отступят за туманы, память просеет через густое сито воспоминания, и окажется — все горькое, что тебя когда-то угнетало, развеялось, как пыль на ветру. Окажется, что в памяти остались не сорняки, коловшие твои босые, потрескавшиеся ноги, а соловьи, что пели тебе песни; не хозяйские пинки в сарае или в коровнике, а поцелуи в вишневом саду; не жесткие портянки, которые ты наматывала себе на обмороженные ноги, чтобы идти в новые походы, а плечо друга, с которым ты ходила в бой, веселые песни эскадронов, блеск сабель, танцы под гармонь у костра на коротком привале...
А что же о тебе сказать, юность, когда ты действительно была прекрасной, когда ты трубила в лесных лагерях в серебряные пионерские горны, когда ты весело бегала по влажному днепровскому песку, когда ты восторженно шелестела страницами учебников в светлых школьных классах?.. Какими словами тебя воспеть, дорогая, незабываемая юность?.. Юность Валентины была именно такой. У нее была мать, был отец. Уже взрослой она узнала, что это не ее родные родители. Узнала и никак не могла в это поверить — они для нее были родными. У нее была школа, были друзья, была любовь.
Часто вспоминала она свои школьные годы и особенно выпускной вечер после окончания десятилетки.
В тот вечер Валентина заметила, что и Виктору, и Федору хотелось остаться с ней наедине. Она смеялась в душе с обоих. Для нее они пока что были только школьными друзьями. Поэтому ей смешно было наблюдать, как каждый из них выжидает, когда отойдет другой...
Со школы вышли тогда, когда уже начало светать. С Днепра синеватыми змейками наползал на берега легкий, полупрозрачный туман. Вековые дубы стояли тихо, неподвижно, будто отлитые из цельной металлической массы. Танцевальный круг среди дубов, деревянные скамьи, травы и кусты — все было покрыто прохладной росой. Даже их волосы были влажными от росы. Шли молча. Разговор не клеился. Беззаботная школьная юность где-то рядом, ее можно достать рукой, но она уже на грани, и они с каждым шагом, с каждой минутой удаляются от нее все дальше и дальше... Школьный звонок в руках бородатого деда Кирилла — больше не для них. Не для них веселые босоногие вылазки на острова. Не им старенькая любимая Галина Петровна будет читать отрывки из «Евгения Онегина». Невидимый плуг времени прорезал глубокую борозду по их еще совсем небогатых биографиях. И сейчас, в эти минуты, они прощаются с юностью, чтобы завтра вступить в молодость. Как она начнется и как закончится? В какие концы страны она разбрасывает их?.. Валентина давно выбрала для себя индустриальный институт. Об индустриальном мечтал и Виктор. А куда же хочет поступить Федор?..
Когда Валентина спросила его об этом, Федор несколько поколебался, смерил взглядом Виктора и потом твердо ответил:
— В индустриальный...
Что это было — мальчишеское упрямство, руководившее им там, в коридоре, когда он не хотел оставлять ее вдвоем с Виктором? Или серьезное, давно продуманное решение?.. Долго они стояли на тропинке между дубов. Небо на востоке загорелось. От залива, окруженного с двух сторон вековыми дубами, появился красный кусок солнца. А трое выпускников все еще стояли над Днепром, и двум из них хотелось, чтобы один попрощался хоть на пять минут раньше... Ранний жаворонок удивил их своей песней — они даже не догадывались, как рано он начинает свою певческую работу...
Так они втроем и пришли в дом Валентины.
Как ни странно, а в институте в первые месяцы они потери ли друг друга из виду. Большой студенческий коллектив закрутил их в своем водовороте. Появились новые симпатии, новая дружба. Они иногда встречались, просиживали вечера в студенческом общежитии, а потом снова расходились к своим новым товарищам. Наверное, надо было перезнакомиться с десятком-другим юношей и девушек, чтобы лучше понять и оценить своих школьных друзей. Из небольшого озера, что называется классом, они выплыли в открытое море, которым стал для них многотысячный студенческий коллектив. И нельзя было не поплавать вволю по его волнам, нельзя было не изучить его законы, его капризы, его традиции. Прошло некоторое время, они, насладившись новыми знакомствами, снова потянулись друг к другу и теперь оценивали каждого в своей тройке с позиций студенческого коллектива. И надо сказать, что каждый из них способен был выдержать суровую критику. Все они хорошо учились, много читали. А то, что они выросли в рабочем поселке металлургического завода, приучало их с детства относиться к металлургии с глубоким уважением и любовью, привило им добрые традиции их родителей. Как бы там ни было, а за несколько месяцев трое друзей оказались на студенческой доске почета.
Первыми возобновили дружбу Виктор и Федор. Они теперь вместе сидели на лекциях, вместе ходили в столовую и даже попросили коменданта общежития поселить их в одну комнату. А еще через месяц Виктор решился сказать Валентине о том, о чем бы не решился сказать ей раньше...
Валентина вспоминает все до мельчайших подробностей. Вспоминает тихий весенний вечер, сладкие ароматы сирени над оврагом за окраиной города, огоньки недалекого села, где через каждый час колхозный сторож отбивал железной колотушкой удар за ударом. Но Виктор и Валентина чувствовали, что эта прогулка закончится чем-то очень значительным в их жизни. Шли часы, от села донеслось двенадцать ударов, потом один, потом два... А они говорили о доме, о знакомых, о преподавателях. Когда же наконец-то произойдет то, чего они оба так нетерпеливо ждали?..
Виктор робко потянулся к горячей девичьей руке.
— Валя...
Его губы были сухие, язык прилипал к небу. Казалось, не хватает только одного глотка холодной колодезной воды, чтобы сказать ей лучшие, самые лучшие слова из тех, которые когда-либо произносились человеком.
Но слова, оказалось, не так уж и нужны. Валентина все поняла без слов...
Они долго стояли на невысоком холме, прижавшись друг к другу. Теперь уже поцеловаться им было не так трудно, как несколько минут назад. И они пьянели от поцелуев. Упругие косы Валентины лежали на плечах Виктора. Какие-то случайные, незначительные слова получали в эти минуты неожиданно яркую окраску. Луна золотила их волосы, а ветер играл кончиками платка, упавшего с головы на плечи Валентины.
Виктор подхватил ее на руки и понес по росяным травам. Просто из-под ног у него выскочил заяц. Возможно, в другое время Виктор вздрогнул бы от неожиданности, но сейчас он его не заметил...
В общежитие вернулись тогда, когда от села принесло эхом пять металлических ударов...
Виктор застал Федора при открытом окне с книжкой в руках. Раньше бы его удивило то, что Федор до утра успел прочитать только три страницы. Но сейчас Виктор не заметил, как не заметил и зайца, выпрыгнул из-под его ног за городом...