Ветер в лицо
Шрифт:
Опять — накладные, наряды, аттестаты и похожие друг на друга, как полки в интендантском складе, армейские будни, заканчивающиеся потягиванием коньяка на квартире Колобродова.
— Неужели вы считаете, что так и надо жить? – спросил как-то Солод у Прокопа Кондратьевича, не поднимая головы от тарелки с квашеной капустой. По деревенскому обычаю он не признавал другой закуски. Лимон — не для него...
— Я знаю одно, — мрачно улыбнулся Колобродов. — Знаю, что скалы не шилом ломают. В конце концов, мне надоело бесполезно рисковать. Если идти на риск, то только за себя. Ясно?.. Даже кожух трудно вывернуть, забравшись внутрь. Надо извне... А Россия — не кожух. Пусть выворачивают другие. А мы потом
— Его наденет тот, кто сумеет вывернуть, — отметил Солод.
— Это мы еще увидим. Для того чтобы не надели другие, надо не быть дураком. Надо готовиться. И я советую вам сделать то же самое... Я вам в этом попробую помочь. Мы одной веревкой связаны. Дернут за один узелок — второй тоже потянется...
Солод понял, что значит «готовиться», потому что он замечал, как «готовится» Колобродов. Он долго раздумывал над словами Прокопа Кондратьевича, и в конце концов согласился, что он прав. Действительно, есть ли смысл в борьбе, которая не может привести к победе?.. А если уж на Советы навалится внешняя сила, то при этом для тебя лично не будет иметь значения, сколько ты отравил лошадей — пять или пятьсот. Зато, когда придет новая — вернее, старая — власть, будет много значить, сколько у тебя золота и бриллиантов.
— Нам пока что не перед кем выслуживаться, — убеждал его Колобродов. — Реальная сила — Гитлер. Перед ним — успеем... Пока рано. Да и не очень он по душе. Пруссак. Но, конечно, не в этом дело. За ним придут англичане и янки. Откроется простор для частной инициативы. А там... А там наши запасы сыграют решающую роль. Ясно? У кого есть золото, тот имеет уважение и власть. Итак, поддержим лозунг — обогащаться!.. Не глупая голова его придумала.
Так Солод стал компаньоном Колобродова в обворовывании армии. В его квартире появилось подполье, где прятались закупленные ценности — золотые статуэтки, жемчуг, бриллиантовые серьги, кольца, браслеты. Ночью он закрывал квартиру на все замки, занавешивал окна, поднимал искусно прилегающую половицу, доставал оттуда медный ящик и часами рассматривал свои сокровища. Он сам удивлялся тому, как быстро у него выработался вкус к этим дорогим вещам. Вскоре он накопил большой опыт в распознавании ценностей. Его теперь не могли бы обдурить на фальшивых бриллиантах даже самые отъявленные, самые талантливые мошенники. Бессонными ночами он видел в своих мечтах то табачную фабрику, то огромные мельницы, то длинные прилавки, заваленные товаром. И он — хозяин, на него работают десятки покорных, заискивающих приказчиков и сотни чернорабочих. То, чего старый Саливон не удосужился добиться в жизни, он достигал в мечтах... Теперь у него появилась цель. Пусть ненадежная, но цель!..
Началась война.
— Ну, Иван Николаевич, наше время пришло! — Радостно воскликнул Прокоп Кондратьевич, обнимая Солода. — Большевики не выдержат напора. Надо только уметь воспользоваться ситуацией.
Вскоре Солод был назначен начальником вещевого довольствия в другую пехотную часть. Связь с Прокопием Кондратьевичем он потерял и никак не мог понять, каким образом можно «воспользоваться ситуацией». Пойти служить к немцам?.. Но как это сделать? Разве они поверят ему? Видимо, прежде чем поверить, не раз пошлют его к черту в зубы. А собственную голову на плечах Солод не считал чем-то второстепенным, от чего не жалко избавиться.
Однако через некоторое время события сами пришли ему на помощь. Воинская часть, в которой он служил, попала в окружение. В бою погибли командир и комиссар полка. Солдаты сражались до последнего патрона, но силы были неравны. Через несколько дней в плену оказались и раненые, и здоровые. Солод закопал свой партбилет, сорвал петлицы. Иван Николаевич боялся, что, пока он попадет на допрос и успеет договориться с эсэсовцами,
На воротах, ведущих в лагерь, стоял высокий жилистый офицер с коротким проволочным хлыстом в руках. Он отсчитывал пленных. Пронзительно свистел железный хлыст над головами тех, кто не мог вытянуться, проходя мимо офицера. Солдаты с рассеченной кожей на черепах падали на руки задних товарищей. «Чего доброго, еще и мне достанется», подумал Солод. Но офицерский хлыст его обошел.
На следующий день в лагерь приехал представитель власовской армии. На лагерном плацу для него было сделанный что-то вроде трибуны.
Голодных, больных, раненых, истощенных трудной дорогой и безжалостным издевательством пленных бойцов выстроили в колонну по четыре. Власовец поднялся на трибуну. Снял фуражку, поклонился.
— Кланяюсь вам, мужественные сыновья великой России!..
У Солода дух захватило. Но это же он, Прокоп Кондратьевич!.. Вот где теперь его бывший начальник и друг!.. Хоть бы скорее кончался этот идиотский митинг. Теперь Солод не пропадет...
А Прокоп Кондратьевич, погладив свою клинообразную бородку, продолжал:
— Сыновья России!.. Вам выпало большое счастье вырваться из большевистского плена. Вы находитесь под опекой самой могущественной державы в мире. Вас больше никто не погонит в бой против своих освободителей. По ту сторону фронта остались ваши братья и сестры. Их согнали с собственной земли. У них забрали самое дорогое, чем всегда жил и гордился русский крестьянин, последнего коня, последний плуг...
— Ишь, как распинается, продажная шкура, — услышал за своей спиной Солод. Он повернулся, чтобы запомнить лицо того, кто это говорил. Это был Козлов, командир взвода третьей роты. Глаза воспаленные, через все лицо — синяя полоса от проволочного хлыста.
— Ваша задача — освободить их от большевистской неволи...
— И подставить шею под твой зад, — снова послышался за спиной Солода хриплый голос Козлова.
— Выдавайте политруков и коммунистов! Это они вас обманывают, заставляют воевать против своих освободителей. Записывайтесь в освободительную русскую армию, которой командует генерал Власов!
В рядах пленных кто-то крикнул:
— Передай ему этот подарок!..
Наполненный жидкой грязью, большой солдатский ботинок полетел на власовского офицера, попал прямо в грудь, заляпал грязью бороду, новый мундир, лицо. Офицера как ветром сдуло с трибуны. И вот в ряды пленных застрочили немецкие автоматы. Один за другим падали передние. Солод тоже упал.
Когда пленных разогнали по вонючим баракам, Солод выполз из-под трупов и, набравшись смелости, пошел к машине Колобродова, что стояла у ворот.
— Цурюк! — Загородил ему дорогу солдат.
— Хайль Гитлер! — Протянул руку Солод.
В это время в сопровождении коменданта подошел Прокоп Кондратьевич.
— Прокоп Кондратьевич! — Бросился к нему Солод.
— Загреба!..
Они обнялись, поцеловались, как подобает старым друзьям.
— Прошу передать в мое распоряжение, — обратился Прокоп Кондратьевич к коменданту. — Мой давний друг. Я его знаю так, как себя. Будьте уверены, он самоотверженно послужит великой Германии.
Солод составил для коменданта список коммунистов, командиров, политработников. Отдельно доложил о Козлове.
Иван ненавидел Козлова лютой ненавистью. Козлов не был кадровым офицером, пришел в полк из добровольцев. Он еще мальчишкой участвовал в гражданской войне. С первых дней службы в полку завоевал себе непререкаемый авторитет. Коммунист с двадцатилетним стажем, он стал совестью полка. И если бы он успел обнаружить военные способности — носить бы ему полковничьи или и генеральские погоны. «Сорвалось!.. Не получится...» Иван этому очень радовался.