Ветер в лицо
Шрифт:
— Эй, голубчик!.. Ты еще жив? — спросил Доронин.
Голова подала некоторые признаки жизни — шевельнулась.
— Вытащите, — тихо сказала она.
Но как вытащить?.. Из патоки не только за уши — за руки не вытащишь. Разве частями — отдельно руку, отдельно ногу... Пришлось звать на помощь станционных рабочих. С горем пополам вынули руки.
— А теперь берись за лопату, — сказал Доронин. — Как только почувствуешь, что мы тебя разрываем, так и отпускай лопату. Ну, держись, браток!..
Рабочие взялись за лопату, тянут, сколько сил, а «браток» аж пищит, но лопату не отпускает.
— Эй, ты! — кричат рабочие. — Не мы, так ты сам себя разорвешь. А нам тогда отвечать.
Но не разорвали, вытащили. И только здесь Доронин узнал каменщика Василия Великанова.
— Какая же это беда тебя мухой сделала? — спросил парторг.
— Бабенция одна спровоцировала. Пообещала самогона на все общежитие нагнать... Макар Сидорович! — чуть не плача, умолял Великанов. — Лучше суду предайте, но никому не рассказывайте на заводе. Я тогда не в патоке, а в Днепре утоплюсь.
— Во время войны, — рассказал начальник станции, — команда легкораненых у меня вагон медикаментов разгружала. Один солдат спрятал большую бутылку с витамином Б. Думал, что конфеты. За ночь всю бутылку опорожнил. Полторы тысячи доз. Мы думали, что он или умрет, или вырастет размером со слона.
— И что? — смеясь, спросил Доронин.
— Представьте себе, ничего особенного не произошло. Только из строя часто просился.
Рабочие, спасшие Великанова, хохотали, брались за животы. Он стоял, облепленный патокой, потерявший свои формы, как кисть, вынутая из клейстера.
— Что же с тобой делать? — улыбнулся Доронин. — Я для тебя такое наказание придумал. Вывезти тебя в степь, привязать к дубу на солнышке. Всего на один час. Если согласишься на такое наказание — никому не расскажу...
— Нельзя, — сказал один из рабочих. — Вся международная муха на нашу территорию слетится.
— Что хотите, делайте, но не говорите...
— Что же, — сказал Доронин. — Ты уже и так наказан. Не скажу. Но смотри мне. Как только услышу, что тебя пьяным видели, — приду на оперативку в мартеновский и всем расскажу. Я свое слово сдержу, но и ты должен соблюсти.
— Ясно, Макар Сидорович.
Это было год назад. Обе стороны честно выполняли взятые на себя обязательства по договору и «денонсировать» его не было необходимости.
Смешно было наблюдать, как этот мяч сейчас катился вверх по лестнице. Вот он подбежал к Доронину и Приходько. Перила мостика достигали ему до самого подбородка. Лицо круглое, как тыква. А зрачки бегали быстро-быстро, словно капли ртути.
— Ну, теперь скажи нам, Василий, — обратился к нему Доронин, — можно ли ускорить ремонт ковшей?
Василий подумал, снизу вверх взглянул на Доронина, перевел взгляд на Приходько.
— Можно, Макар Сидорович. Трудновато, но можно. И знаете, для этого надо только один раз понатужиться. Выиграть какой-то час... А потом уже пойдет.
— Много времени уходит на то, чтобы остудить ковш, — добавил Приходько. — Если в нем больше шестидесяти градусов, каменщику работать трудно...
— Сложное дело, — задумчиво протянул Доронин. — Ты с кем соревнуешься? — Обратился он к Великанову.
— Как это?.. А-а, — без особого энтузиазма сказал Василий. — Мы здесь между собой договор подписывали.
Доронин лукаво прищурился.
— Между собой... А вы сталеваров вызовите. Задержал или выдал холодную плавку — берите их за жабры, чертовых детей. Чтобы они не валили своих грехов на ваши головы.
— Это точно!.. Валят с больной на здоровую. Так мы завтра же объявим им свою ноту! — весело, задорно воскликнул Великанов, поблескивая подвижными зрачками.
Когда Великанов спустился вниз, Макар Сидорович обратился к Приходько:
— Вы пока в это дело не вмешивайтесь. Пусть соревнование начнется не сверху, а снизу. И в прямом, и в переносном смысле. Не со второго этажа, где находится ваш кабинет, а из глубины литейного пролета. От каменщиков... Чтобы не сделать казенным это великое дело. Соревнования хороши, когда они происходят от личной заинтересованности.
Из мартеновского цеха Доронин направился по железнодорожному пути на шихтовый двор. Вышел на пригорок, оглянулся. Какая же огромная громадина — их завод! Чтобы обойти все и с каждым поговорить — месяца мало. Площадь заводского двора занимала десятки гектаров. Но труднее охватить не то пространство, что квадратными метрами меряется, а то, которое ничем измерить невозможно — пространство человеческих душ. Сколько их, богатых, щедрых, откровенных и стыдливо-сдержанных!.. Одни из них сразу понятны. Они искрятся тысячами разноцветных огней, как кипящая сталь, выбрасывающая снопы искр из изложницы. Некоторые будто крышку опускают на душу — слова от него не услышишь. А сумеешь поднять эту крышку и заглянуть внутрь – увидишь: там все кипит, клокочет, и температура намного выше, чем там, где ослепляет глаза искрящийся фейерверк. Однако не трудно и ошибиться: бывает, что некоторые прикрывают крышкой холодную пустоту, а другие зажигают вокруг себя бенгальские огни. От такого огня даже вата на новогодних елках не загорается. Только видимость огня, а на самом деле он холодный, как лед.
Шихтовый двор только условно называется двором. Возможно, он когда-то и был двором в обычном понимании этого слова. Сейчас же это не просто себе двор, а огромный, оборудованный по последнему слову техники цех. Главными агрегатами в нем являются мостовые электромагнитные краны, главным рабочим пространством — бункер для целевого лома. Бетонированный бункер занимает почти всю площадь этого цеха, напоминает своей формой ангар. Электромагнитный кран берет из бункера до десятка тонн железа за один раз, поднимает к мульдам, которые своей формой напоминают большие ванны. Шихтовики сортируют лом, складывают в мульды, стоящие на специальных платформах.
Но сейчас лом принимали просто из железнодорожного состава. Обломки труб, рельсов, переплетенные ржавой железной стружкой, электромагнитный кран носил через весь цех гордо и осторожно, как самое ценное сокровище на земле. «А ведь и правда ценнейшее! — подумал Доронин. — Ну, что такое золото?.. Только название — благородный металл. А что в нем благородного?.. В нем в сравнении со сталью благородства столько, сколько у царской дворовой челяди по сравнению с нашими сталеварами. Скоро кончится власть золота на всей земле!.. Трудись, железо, трудись! Тебе предстоит стать благородным металлом на веки вечные».